Григорьева Л. Г: Чехов в Швеции.

ЧЕХОВ В ШВЕЦИИ
—————————

Обзор Л. Г. Григорьевой

Чехов писал из Мелихова своему давнему соратнику по работе в сатирических журналах Н. А. Лейкину: “Из Петербурга не мешало бы проехаться на выставку в Стокгольм, но, кажется, не поеду. На Стокгольм и на шведов хочется взглянуть, но выставка не улыбается мне. Все выставки одинаковы и все они утомительны” (4 июля 1897).

В Швецию Чехов не поехал, помешала болезнь. Вместо севера Европы нужно было отправляться на юг, в Биарриц. Но если бы писатель смог осуществить свое намерение, то непременно убедился бы, что в Швеции он отнюдь не безызвестен. Шведские издательства пристально следили за всеми новинками зарубежной литературы. Крупнейшее из них — Боньер выпускало серию “Новые фельетоны”, в двух номерах которой за 1895 г. была напечатана “Палата № 6” в переводе Вальборг Хедберг¹. Почти одновременно в серии “Лучшие зарубежные современные романы и новеллы” был издан сборник “Русские новеллисты”, в который вошел рассказ “Враги”². С этих произведений началось знакомство шведов с Чеховым.

На следующий год Боньер выпускает сборник “Три рассказа”: “Именины”, “Жена”, “Палата № 6” (перепечатка) в переводе той же В. Хедберг. Печатая рассказы Чехова наряду с романами получивших к тому времени широкую европейскую известность русских писателей — “Преступление и наказание” Достоевского, “Обломов” Гончарова, “Евгений Онегин” Пушкина, “Война и мир” Толстого, — издательство считает необходимым сообщить своим читателям некоторые данные о новом авторе:

«... Антон Павлович Чехов родился 17 января 1860 г. в Таганроге, его отец и дед были крепостными. Окончив гимназию в Таганроге, Чехов изучал медицину в Московском университете, который закончил в 1884 г. В литературе он дебютировал в 1897 г. небольшими рассказами из народной жизни и юморесками в некоторых газетах. Затем он издал несколько сборников — “Юмористические рассказы” (“Пестрые рассказы”. — Л. Г.) 1887, “В сумерках” 1887 и “Печальный народ” (“Хмурые люди”. — Л. Г.) 1890. Позднее он опубликовал в журналах “Северный вестник” и “Русская мысль” большие работы: “Степь”, “Скучная история”. Последние из его произведений — “Палата № 6”, “Дуэль” и “Записки неизвестного” (“Рассказ неизвестного человека”. — Л. Г.) и многие другие. Если настоящий сборник рассказов Чехова заслужит одобрение в Швеции, то можно будет продолжить издание некоторых, названных выше произведений»³.

Большой опыт в издании художественной литературы, отечественной и зарубежной, и на этот раз не подвел Боньер — Чехов пользовался успехом у читателя, поэтому сразу же за первым последовали сборники «“Мужики” и многие другие рассказы Антона Чехова» (1897)⁴, и “Моя жизнь”. “Рассказы” (1899)⁵ — оба в переводе Элин Шости. Теперь издательство в предисловии к “Мужикам” уже увереннее рекомендует своего нового русского автора: “Антон Павлович Чехов — относительно молодой русский писатель, ибо он родился в 1860 г. Он — большой художник и пишет свои рассказы так же хорошо, как французы, а знающие лучшие произведения современной французской литературы полагают, что она заслуживает большого одобрения...” Автор предисловия К. Д. аф Вирсен подчеркивает у Чехова искусство рассказчика — способность к наблюдению мельчайших оттенков жизни, мягкий юмор, чувствительность в сочетании с иронией.

Как видно из первых переводов, издательство Боньер с его вкусом к хорошей литературе восприняло Чехова как серьезного писателя, автора значительных повестей и рассказов, продолжателя традиции великих русских прозаиков.

В самом начале знакомства шведов с Чеховым большую роль сыграли шведские переводы, сделанные в Финляндии. Дело в том, что шведский язык на протяжении всего XIX века, а также в начале XX, оставался там языком государственного аппарата, интеллигенции, художественной литературы, театра. Наряду со шведами, и в настоящее время составляющими самое многочисленное в стране национальное меньшинство, им пользовались также и образованные финны. Посещавшие Финляндию русские писатели, начиная с Баратынского, воспринимали эту страну через призму шведского языка и скандинавской мифологии (понимание же национального своеобразия финской культуры пришло значительно позже, с начала XX века). Шведский язык в Финляндии выполнял на рубеже веков важную культурную миссию, сближая ее с другими странами Скандинавии, где родственность языков значительно облегчает знакомство с литературой и позволяет читать произведение на языке автора. Кроме того, посредством шведского языка скандинавам становилось легко доступна периодическая пресса Финляндии, бывшей тогда частью Российской империи. В Гельсингфорс из Петербурга новости, в том числе и литературные, доходили быстро. Уже в 1896 г. там выходит сборник “Черный брат” (“Черный монах”)⁶. Следующим был сборник “Сатира и юмор. Из новой русской прозы” (1900) того же издательства Седерстрем, включавший около двадцати рассказов в переводе на шведский Рафаэля Линдквиста⁷“Лев Толстой и Антон Чехов — вот два европейских имени в русской художественной литературе за два последние десятилетия! Та облатка для причастия, которой старый Лев Толстой хотел насытить миллионы голодающих душ своей страны, создавая свои поздние произведения, равно как и горькие пилюли, которыми великий бичеватель и виртуоз рассказа Антон Чехов угощает своих читающих соотечественников, не были способны стать тем хлебом насущным, в котором так нуждалась интеллигентная Россия и которого она так долго ждала”⁸. За исключением Толстого и Чехова русская литература последней четверти XIX столетия представлялась Линдквисту бедной талантами, он считал, что тогдашние писатели не смогли сказать свое откровенное, воспламеняющее слово, ярко и убедительно прозвучавшее у Горького. Однако из этого отнюдь не следует, что высоко оценивая новаторство Горького, Линдквист противопоставляет его Толстому и Чехову, он отмечает начало нового этапа в русской литературе.

Весной 1902 г. О. Л. Книппер предложила Чехову посетить Финляндию, на что писатель ответил: “В Финляндию можно поехать, но не больше как на неделю и как можно подальше и поглуше, чтобы никто не мог приехать к нам, ни одна живая душа” (22 марта 1902 г.). Этот северный вариант, как и предыдущий, остался неосуществленным, возможно, помешала болезнь О. Л. Книппер.

Но встреча писателя с Финляндией все же состоялась — на страницах выходившего в Гельсингфорсе на шведском языке журнала “Атенеум” — “интернационального иллюстрированного журнала по искусству, литературе и вопросам, вызывающим всеобщий интерес”⁹ Белинском, Толстом, Вересаеве, Горьком, материалы из наследия Батюшкова и Пушкина.

Путешествуя по России, редактор этого журнала Венцель Хагельстам специально приехал в Ялту, где одновременно находились три великих русских писателя — Толстой, Чехов и Горький; причем, если журналист не смел и надеяться, что увидится с тяжело больным Толстым, то на сотрудничество с Горьким он возлагал большие надежды. С Чеховым он знаком не был и шел к нему не без опаски, памятуя о том, что писатель воздерживается от прямых выступлений в прессе по вопросам политики. В действительности, как это часто бывает, все сложилось иначе, чем предполагалось, — выздоравливающий патриарх русской литературы не только принял Хагельстама, но и с большим интересом побеседовал с ним о судьбах финского народа; зато встреча с Горьким не состоялась — именно в этот день он уехал в Нижний Новгород. Что же касается встречи с Чеховым, то она была подробно описана в “Путевых очерках” (Ateneum, 1902, №№ 8—9): «Впечатление от встречи с Львом Толстым, гениальным умом современности, ее совестью, теперь по непостижимым законам природы приближающегося к мрачной бездне уничтожения и лишь напряжением своего мощного духа удерживающегося на самом краю ее, — это тоскливое чувство еще более утвердилось во мне при посещении на следующий день Антона Чехова, великого сатирика, наряду с Максимом Горьким наиболее известного из ныне живущих писателей, а также наиболее ценимого после Толстого.

Чехов поселился в Ялте, где живет в своей собственной тихой вилле, в красивейшей части города, наверху, в горах, откуда открывается замечательный вид на море...

Чехов встретил меня в высокой прихожей внизу. Рядом находился его кабинет, комната меньших размеров с маленьким, скромным письменным столом и книгами вдоль стен, от пола до потолка. В домашней обуви и без воротничка, с милой, открытой улыбкой он протянул мне руку.

Чехов — врач по профессии, хотя он и занимался лечебным делом лишь короткое время. Однако его писательская натура вскоре предъявила свои права и он обратился к большому искусству. В нем есть что-то весьма аристократичное, хотя налет некоторой пресыщенности уже наложил отпечаток на его симпатичную, общительную натуру. Он высок и строен, движения его плавны и спокойны. Высокий лоб и интеллигентные, говорящие глаза. Он выглядел явно усталым, страдающим, говорил без аффектации, естественно, низким голосом и медленно, вероятно из-за того, что ему было трудно вести беседу по-немецки и по-французски.

событий в Финляндии и выразил откровенную и недвусмысленную симпатию к нашей стране и к нашему народу. Однако эту часть разговора, по понятным причинам, я не могу передать подробнее...

— Вы были у Толстого? — спросил он. Когда я ответил утвердительно на этот вопрос, то он был поражен, во всяком случае удивлен тем, что Толстой смог меня принять. — Ему конец, как ни печально и как ни глубоко наше горе, но это должно быть сказано. Все дело в возрасте и больше уже ничего не поделаешь. Он не переживет этого лета — прибавил он с мрачным выражением, подумать только, что теряет с ним Россия, весь мир...

Я согласился с его утверждением, что Толстой — это факел, светящий всему миру, выдающийся писатель современности, который теперь приближается к своему скорому концу. Но как счастливы мы были бы ошибиться!

... Затем мы заговорили об искусстве и литературе, которых коснулись лишь мимоходом. К моему глубокому изумлению Чехов знал мой журнал. Он сказал, что видел несколько номеров “Атенеума” и любезно обещал прислать мне что-нибудь оригинальное, написанное его рукой, как только будет в состоянии работать. Вообще-то он не особенно хорошо знает финскую литературу и искусство, что, впрочем, не удивительно, ибо он живет в Крыму, который редко покидает...

Мы заговорили о Горьком и я выразил сожаление, что не застал его. — Он не говорит ни на каком языке, кроме русского, — пояснил Чехов и подтвердил то, что я уже знал — Горький настоящий самоучка, да, он целиком и полностью “мужик”, этот гениальный простолюдин, художник Божьей милостью.

— писателя тонкой души и скромного, естественного, прямого человека.

Болезнь — неудобный, властолюбивый гость, раньше меня пробравшийся в этот дом, и безраздельно господствующий в нем, все же напоминала о себе, и я должен был уйти, чтобы не показаться назойливым.

— Благодарю вас за то, что вы навестили меня, — сказал Чехов на прощание и будьте уверены в том, что русские писатели искренние друзья ваши, а также ваших соотечественников...

Эти исполненные симпатии прощальные слова русского писателя сопровождали меня до парохода, который должен был увезти меня на Запад, прочь от этих идиллических вершин, сияющих своей нежной весенней зеленью подобно садам Семирамиды»¹⁰.

В. Хагельстам не сообщает точной даты посещения Чехова, однако ее можно установить, ориентируясь на факты, а также на переписку писателя: так, например, известно, что О. Л. Книппер приезжала в Ялту 14 апреля “с 39°, совсем слабая, с сильною болью” (письмо к В. Г. Короленко 19 апреля 1902 г.), а уже 25 апреля 1902 г. М. П. Чеховой сообщалось: “Ольге гораздо лучше, она ожила, и есть надежда, что завтра или самое позднее — послезавтра доктор позволит ей ходить. Температура нормальная, ест много”.

Д. Батюшкову от 25 апреля, отражающее те же настроения, что и в разговоре с Хагельстамом: “... Буду у вас сотрудничать с удовольствием, и остановка только за здоровьем. Уж очень я раскис в последнее время; никогда я так не болел, как в минувшую зиму, и только недавно стал поправляться, хотя за последние 4—5 дней кашель мой опять усилился”. Сопоставляя эти данные, можно с большей достоверностью предположить, что беседа с Чеховым состоялась 23—24 апреля. Это вполне согласуется и со сроками, названными финским журналистом в письме к Чехову от 12 марта 1903 г., где он напоминает, что встреча состоялась в мае (по старому стилю в апреле). В письмах в Россию Хагельстам употреблял двойную датировку, в то время как для себя пользовался, разумеется, европейской.

Однако письмо Хагельстама к Чехову, кроме информативной, имеет для нас большую ценность как важное свидетельство общественно-политических симпатий писателя. Оно проливает свет на содержание беседы в тот памятный ялтинский весенний день, по цензурным соображениям не изложенной более подробно. Финская проблема — проблема национальной независимости, свободы печати, развития национальной культуры, с которой Хагельстам приехал к известным русским писателям, не могла быть открыто названа в журнале, издающемся в пределах Российской империи, однако сам Чехов еще раньше довольно определенно высказывался о цензуре “в азиатской стране, где нет свободы печати и свободы совести” (VIII, 155). Свое мнение по поводу преследований финской печати писатель недвусмысленно выразил в письме к А. С. Суворину от 24 апреля 1899, газета которого поместила “Финские заметки”, одобрявшие курс царского правительства на уничтожение конституционных прав и насильственную русификацию Финляндии. Чехов возмущался: «... никто не понимает в последнее время преувеличенного отношения к Финляндии, не понимает доноса на газеты, которые были запрещены и стали-де выходить под другими названиями, — это, быть может, и оправдывается целями “национальной политики”, но это нелитературно» (там же, 156).

«Гельсингфорс, 12/III—28/II—03

Господину писателю А. Чехову.

Хотя я едва ли могу надеяться, что Вы еще помните меня по моему посещению в Ялте в мае месяце прошлого года, все же позвольте поблагодарить Вас за Вашу любезность и написать Вам по следующему поводу.

Финский писатель Конни Цилиакус, живущий уже несколько лет в Стокгольме, недавно основал северный культурно-политический журнал “Нордиск Ревю” и хотел бы привлечь также и русских сотрудников. Он дал мне поручение написать Вам и почтительно спросить, не пришлете ли Вы ему для этого журнала какую-нибудь статью. Характер журнала — прежде всего социально-политический и вероятно не будет одобрен цензурой в России и Финляндии. Это я сообщаю Вам для ориентации, если вы, возможно, захотите что-либо написать из того, что нельзя опубликовать в России, то “Нордиск Ревю” всегда к Вашим услугам.

Гонорар будет выплачиваться в размере 60 рублей за лист (16 страниц). Я с удовольствием получал бы Ваши статьи на мой адрес (Гельсингфорс) для дальнейшей передачи. Язык журнала, конечно, шведский, так что написанное Вами будет переводиться, о чем позаботится редакция. Первый номер выйдет в марте месяце.

Среди объявленных статей я упомяну “Значение революционного движения в России для всего цивилизованного мира” Георга Брандеса и “Значение французско-русского альянса для Европы” Прессенсе. Можно предположить, что этот журнал приобретает известность во всем мире и будет читаться благодаря этим, а также аналогичным статьям.

“Атенеум”, который Вы знаете, я опубликовал сообщение о моей поездке на Кавказ и в Крым и имел нескромность послать Вам этот номер, хотя Вы, к сожалению, не знаете языка.

Если Вы будете так добры и напишете мне несколько строк по-немецки или по-русски в ответ, я буду очень благодарен Вам от имени господина Цилиакуса и моего собственного имени.

Как видно из письма, предложения были весьма конкретные, касающиеся “политических” вопросов и уж конечно из тех, что не делаются необдуманно, без веских на то оснований. Ответ на письмо пока неизвестен, однако не исключено, что в архиве Хагельстама находились или даже еще сохраняются, относящиеся к чеховской тематике материалы.

Послать что-нибудь для “Атенеума” Чехов вероятнее всего не успел, да и журнал вскоре прекратил свое существование. Тем не менее путевые записки В. Хагельстама, рассказавшие прежде всего о Чехове-человеке, сыграли свою положительную роль — интерес к писателю возрастал; в 1907 г. в Гельсингфорсе выходит новый сборник “Эскизы”, куда вошли рассказы Чехова в основном 80-х годов¹².

Не меньший интерес к Чехову был и в самой Швеции, о чем свидетельствует сборник “Антон Чехов. Русская любовь” (“Ариадна”, “Володя большой и Володя маленький”, “Попрыгунья”, “Припадок”)¹³“Дуэль. Кавказский рассказ”¹⁴. Всего за первое пятнадцатилетие знакомства Швеции с Чеховым было переведено около 50 рассказов и прежде всего больших, таких, как “Степь”, “Мужики”, “Палата № 6”, “Именины”, “Жена”, “Черный монах”. Для того времени это было совсем неплохим достижением. Примечательно, что известный историк литературы и культуры Альфред Енсен не включил чеховский текст в “Книгу для чтения в школе и дома”, ибо Чехов принадлежит к писателям, “новеллы которых общеизвестны благодаря многочисленным переводам и легко доступны в шведских книжных магазинах”¹⁵.

Накопленный переводной материал был уже так значителен, что ощущалась потребность в обобщении. В “Истории русской культуры” Альфреда Енсена¹⁶ “Новая новеллистика” Енсен в основном повторяет концепцию “бессильного героя” в русской литературе конца XIX в., внося, правда, в нее важную поправку: у писателей поколения, последовавшего за Тургеневым, Достоевским, Толстым, не хватало сил, а отнюдь не способностей и желания создавать значительные произведения. Источники пессимизма он предлагает искать прежде всего в общественных условиях, в реакции на либеральный реформизм 1860-х гг. Причем “свое наиболее прекрасное выражение в литературе этот пессимизм нашел в несравненном, величайшем русском новеллисте конца XIX века, необыкновенно симпатичном Антоне Чехове”. В таком личностном подходе явно прослеживаются отзвуки статьи Хагельстама. В краткой характеристике писателя Енсен, первый среди шведов упоминает о поездке Чехова на Сахалин. В своей книге Енсен полемизирует с механическим подходом к истории русской литературы, он пишет: «Изображая русскую действительность, Чехов избегал больших, эпических тем и поэтому к нему не следует подходить с той же меркой, что к Достоевскому. Но в зарисовках, жанровых сценах, он был мастером, художником цельным, чье понимание комических сторон обыденной жизни постепенно переходит в глубокий, хотя и не без мистического налета юмор. Некоторые его рассказы (“Палата № 6”, “Мужики”, “Черный монах” и др.) являются превосходными штудиями русской души, даже в такой незначительной зарисовке, как “Тоска”, читатель находит сочувствие Чехова к “униженным и оскорбленным».

Далее Енсен отмечает, что из размышлений над банальностью жизни русского мещанства (“Моя жизнь”) в маленьких городках у Чехова формируется вывод: так жить больше нельзя! Но именно потому, что настоящее так мрачно, нужно надеяться на светлое будущее: «Чехов сам верил в него, хотя и вкладывал эти надежды в уста безумцев и больных... Еще более наглядно эта мысль о торжестве справедливости выражается у Чехова в пьесах, герои которых стремятся сохранить свою веру в добро, без которой их жизнь теряет смысл. О торжестве справедливости в будущем говорят герои “Вишневого сада”, эту веру Чехов разделяет вместе с Горьким».

“Немногие чеховские пьесы — пишет далее Енсен, — представляют собой примечательное явление в скудной русской драматургии. Они бедны действием и едва ли будут интересными для западной публики, однако они представляют собой прекрасно написанные русские семейные интерьеры и дают артистам возможность делать тонкие наблюдения над характерами”. Это любопытное высказывание весьма характерно для западной критики того времени. В нем отражается недостаточное знакомство с русской драматургией и одновременно стремление рассматривать пьесы Чехова как явление исключительно русское, национальное, причем достаточно оригинальное. Но если ошибочные взгляды относительно русской драматургии XIX в. были довольно скоро преодолены, убеждение, что пьесы Чехова якобы “бедны действием”, еще долго было тормозом на пути к пониманию новаторской сущности чеховской драматургии. Впрочем в 1920 г. Енсен уже не решился повторить утверждение о непригодности чеховских пьес для западного зрителя в своей книге “Славянские культуры и литературы XIX века”¹⁷.

В годы Первой мировой войны вышел только один новый сборник “Русские силуэты. Новеллы Антона Чехова”¹⁸, над которым работала известная переводчица Элен Рюделиус. Эта солидная книга в 230 страниц содержала около двадцати новых для шведского читателя рассказов, написанных главным образом в 80-х гг.

В революционный 1917 год Боньер выпускает отдельной книгой “Степь”¹⁹ и перепечатывает сборник “Русская любовь”²⁰ “от которых невозможно оторваться вплоть до последней страницы” (одновременно в этой серии выходили “Казаки” Л. Толстого, “Антуанетта” Р. Роллана, книги Д. Лондона, Г. Банга, Г. Сенкевича, Г. Уэллса). Несмотря на дешевизну, на оформление не поскупились — художник сделал яркую, броскую рекламную обложку, изобразив на зеленом фоне знойную брюнетку восточного типа: сросшиеся черные брови, алый рот, нос с легкой горбинкой и огромные глаза — именно такой должна была представляться уравновешенным шведам обладающая знойным темпераментом Ариадна. Однако, несмотря на “завлекательную” внешность книги, верный своим строгим литературоведческим традициям Боньер снабжает сборник довольно серьезным предисловием А. Енсена, рассказывающим о писателе и его произведениях:

“Для друзей литературы, предъявляющих известные требования к ее качеству, славянские литературы имеют нечто необыкновенно притягательное не только художественным совершенством, свойственным правде. Это в особенности относится к русской художественной литературе, которая за сравнительно короткое время развития в качестве литературы национальной заняла выдающееся место. Причины этому, без сомнения, следует искать в ее реалистической направленности, а также в самой сущности этого реализма, ставящего себе задачу изображать человека так, как он есть, не идеализируя его, свободного от вариантов натурализма, с видимым проникновением изображающего дурное и низкое, ранящее нравственное и эстетическое чувство. Но идеализирующее приукрашивание, представляющее человека в неестественном, ложном свете, также чуждо русской литературе”. К наиболее известным писателям автор предисловия относит Толстого, Горького и Чехова, “чье тонкое, многогранное искусство изображает русский народ в совершенно новых, оригинальных и трогательных образах”. Однако Енсен считает, что Чехов черпал темы исключительно из своеобразия своей души и жизненного опыта — именно поэтому на его творениях “лежит отпечаток истинно национального искусства”.

Приводимые в предисловии биографические сведения не всегда точны: “Чехов родился в Таганроге в 1860 году, по происхождению крестьянин... Уже будучи студентом он опубликовал в некоторых волжских газетах небольшие, взятые из жизни реалистические зарисовки и рассказы, привлекшие всеобщее внимание точностью рисунка, наглядностью в изображении среды и юмористической окраской...” Но в целом тон взят верный: “С глубоким сочувствием по отношению к низшим классам соединяет он острую наблюдательность, изображая с неустанным художественным реализмом, повседневную жизнь с ее заблуждениями, непорядками”. Для автора предисловия Чехов — прежде всего мастер краткой, художественно завершенной новеллы: “В непревзойденно сжатой форме, исключающей всякие лишние, побочные детали выдвигает он на первый план существенное. Ясным, безыскусным языком умеет он живо изобразить кусок человеческой жизни, тип, индивидуальность или ситуацию так, что она незабываемо запечатлевается в памяти. Он склонен к аналитическому изображению души. Обладая восприятием психолога, острой логикой, опытным и умелым взглядом, он проникает в самые глубинные движения души, в самые скрытые ее процессы... Героем многих его рассказов является врач, он изображает нервнобольных, влияние нервных болезней на духовную жизнь, их разрушающее воздействие на человека, вплоть до мрачных пропастей безумия”. К наиболее выдающимся анализам души Енсен относит “Скучную историю”, описывающую последнее безнадежное влечение, вспышку любви к жизни и трепетную фазу уничтожения, рассказ “Черный монах” об ученом, страдающем манией величия и галлюцинациями, и “Палату № 6” — “историю человека, обуянного манией величия, и его врача”.

Как видно из определений, анализ чеховского психологизма здесь еще неглубок и ограничивается поверхностными указаниями на наличие душевных заболеваний или отклонений, однако автор все же избегает соблазна причислить Чехова к натуралистам. Гораздо более важным ему представляется подчеркнуть сатирическую направленность чеховского творчества: «Русские писатели часто размахивали бичом сатиры, изображая свою страну и свое время. Именно отсюда исходит мощное стремление к новому, поддерживающее внутри интеллигентских кругов постоянное брожение, выражающееся в мучительной тоске по духовной свободе. Сатира была направлена против тогдашней действительности, против того, что отжило, против неслыханного угнетения и стремления удерживать народ в узде. <...> В своих многочисленных новеллах Чехов с беспощадным сарказмом разоблачает бессмысленные поступки, глупость, сумасбродство, но он смотрит на мир через призму добродушной усмешки и проникновенного юмора, которые примиряют читателя с остротой изображения. С улыбкой описывая комические ситуации, он находит выражение и для глубочайшей боли. Чехов — тонкий знаток детской души. Он способен даже понимать психологию животных, примером чего может служить рассказ “Каштанка”. Глубокое и сильное чувство внутренней связи человека и природы проходит через все его творчество. Рассказ “Мужики”, “Моя жизнь” и “Дуэль” оцениваются как произведения большого масштаба... В последней новелле мы видим декадентскую натуру, уступающую из-за беспринципной слабости своим низким побуждениям и ее противоположность — сильную, наделенную самосознанием личность. Дуэль между здоровыми силами и болезненной слабостью остается незавершенной, но шторм, который бушует внутри лишенной благородства человеческой личности, пробуждает в ней сознание своего лучшего “я” и побуждает к серьезной работе и самодисциплине. С точки зрения художественности этот примирительный конец можно, вероятно, посчитать слабым и не достигающим цели, но писателю делает честь мысль о том, что душевное благородство победит.

АНТОН ЧЕХОВ. «КАШТАНКА»

Художник Г. Спирин
Обложка

В драмах Чехова, напротив, отражается безнадежный пессимизм русского общества. “Иванов” и “Чайка” кончаются отчаянием, выстрелом самоубийцы, они как и “Дядя Ваня” демонстрируют безрадостные картины духовного и нравственного отчаяния. Что касается фарсов — то это произведения веселого настроения. Если понимать высокую нравственную задачу писателя как призвание нести перед народом зеркало правды, в котором он найдет свой собственный образ, отображенный сотней разных способов, но в соответствии с жизнью для того, чтобы будить в нем самосознание, благородные стремления, то Чехов решил эту задачу поистине возвышенным образом. Он заслужил благодарную улыбку своих соотечественников».

Одну из первых попыток осмысления творчества писателя представляет собой статья Вернера Хумбле “Антон Чехов”, напечатанная в шведскоязычном “Финском журнале”²¹—30-е гг.

“Антон Чехов, — писал Я. Хеммер в предисловии к изданию пьес, — пребывавший некоторое время скрытым от взоров молодыми именами на русском Парнасе, в последнее время был как бы открыт вновь. Его произведения выходят новыми изданиями на многих языках, а его литературная деятельность стала предметом бесчисленных штудий. Пробуждение интереса к русскому новеллисту вполне объяснимо: теперь, через четверть столетия после смерти, Чехов предстает перед нами как писатель, равный великим классикам XIX века, он близок нам своей глубокой человечностью, тонким психологизмом и поразительно современным стилем, отличающим его произведения”²².

Чехова издают много и охотно: в 1920 г. вышли сразу две книги — большой, в 307 страниц сборник “Черный монах и другие новеллы” в переводе Э. Рюделиус, содержащий прозу конца 80 — начала 90-х гг., а также последний рассказ “Невеста”, — и более скромные по объему “Избранные рассказы”²³. Два сборника, 1930 и 1938 г., посвящаются Чехову-юмористу^{24 25}.

— первые три тома переводчик Яльмар Даль составил по тематическому принципу. Так, рассказы из жизни врачей были сведены в одну книгу, под рубрикой “Молодые умы” собраны рассказы из жизни детей, были выделены три крупных произведения — “Дуэль”, “Палата № 6” и “Степь” — они дали названия отдельным томам. Следует отметить, что в это издание не вошло то, что появилось на шведском языке в последние годы. Я. Даль переводил либо впервые, либо брал для повторного перевода рассказы из сборников, выходивших на рубеже веков.

В четвертый том вошли пьесы “Чайка”, “Дядя Ваня”, “Три сестры”, “Вишневый сад” в переводе Я. Хеммера, причем первые три появились на шведском языке впервые²⁶.

Что же касается осмысления творчества Чехова, то оно в этот период было не столь интенсивным и ограничивалось в основном предисловиями к отдельным изданиям. Предисловие С. Агрелла к сборнику “Юмористические новеллы” можно считать типичным по содержащимся в нем наиболее распространенным ошибкам и упущениям: автор отрицает врачебную деятельность Чехова, не упоминает ни о его большой общественной деятельности, ни о поездке на Сахалин; недостаточное знание биографии писателя приводит ко многим неточностям в описании образа жизни Чехова.

Однако несмотря на некоторые (впрочем вполне объяснимые) недочеты, С. Агрелл дает в основном верную оценку Чехова как глубокого психолога и знатока жизни самых различных слоев русского народа: “Антон Чехов — без сомнения один из великих рассказчиков в русской литературе”. Хотя С. Агрелл и видел в Чехове в основном новеллиста, но тем не менее именно он был первым шведским критиком, написавшим о новаторстве Чехова-драматурга: “По мнению многих, основной заслугой Чехова являются его богатые настроениями пьесы, развитие действия в которых целиком обусловливает рок. В них он предстает как открыватель новых путей в драматургической технике. Основное в них заключается не в словах и в сюжете, а в человеческих характерах, в воспоминаниях о прошедшей жизни, вспыхивающих последним бунтом, последними надеждами. Чеховские драмы — это высочайшее лирическое сценическое искусство”²⁷.

В годы Второй мировой войны возрастает интерес к Чехову как к представителю великой русской культуры, культуры народа, боровшегося против фашизма. Любительские театры получают возможность ставить и “малую драматургию” (переводятся с русского “На большой дороге”, “Медведь”, “Трагик поневоле”, “Свадьба”)²⁸“Рассказчики всего мира” отдельным изданием выходят “Три наброска” (“Загадочная натура”, “Мститель”, “Произведение искусства”, 1942)²⁹. Отдельные рассказы включаются в популярные сборники: “Роман с контрабасом” — в антологию “Юмор всего мира”³⁰ (1943) и “Пари” — в “Русский сборник 1945 года”; издается сдвоенный том, содержащий “Новеллы” Чехова и “Отцы и дети” Тургенева³¹.

В послевоенные 40—50-е гг. рассказы Чехова особенно часто печатаются в сборниках и антологиях, рассчитанных на широкого читателя, а также в газетах и журналах³². В 1951 г. Э. Гьетерберг впервые переводит “Каштанку”, издававшуюся затем дважды в 1951 и 1955 гг.³³

“Форум” — Элен Рюделиус (сборники “Новеллы”, 1946, 1954; “Три года и другие новеллы”, 1949, 1955, пьеса “Чайка”, 1947)³⁴ и Аста Викман (сборники “Моя жизнь”, 1954, 1960, 1966, 1974 и “Дама с собачкой” 1955, 1962, 1969, 1970, 1971)³⁵. В предисловиях и послесловиях к ним Чехов характеризуется как крупный писатель, тонкий знаток человеческой души, пессимистически смотрящий на жизнь: “В чеховских рассказах и пьесах, имевших столь исключительное значение прежде всего для новой англосаксонской новеллистики и драматургии в поле зрения находилась повседневная жизнь. Тонкий художник, Чехов как никто другой умел изображать все угнетающее, подавляющее и печальное в современной ему России. Люди в его рассказах бессильны, изолированы друг от друга. Но они не лишены права надеяться, они могут мечтать о том времени, когда человеческая жизнь не будет столь грустной, наполнится иным содержание и смыслом”, — писала Э. Рюделиус³⁶.

Что же касается биографии писателя, то в ней по-прежнему повторялись старые легенды. Правда, уже упоминается поездка на Сахалин и книга о ней, но пока еще неясно — в романтическом ореоле как “путешествия по Азии”. Чехова относили к импрессионистам, а также к предшественникам русских символистов.

Несмотря на то, что в послевоенные годы были переизданы, а частично и переведены заново пьесы Чехова³⁷ “200 лет русской литературы”, где в разделе “Переходный период” говорится: “Абсолютно великим и наиболее продуктивным художником-писателем этого времени, так сказать, его Гомером, был Антон Чехов (1860—1904). И не потому, что он оставил что-то большое — цикл, произведение, он изображал русскую жизнь в отрывочных картинах, однако был непревзойденным мастером искусства новеллы, в своем роде сравнимым с Тургеневым и Толстым, и кроме того в свои последние годы он создал ряд тонких и своеобразных драм”³⁸.

Научное изучение творчества Чехова начинается на этом этапе в работах литературоведа-слависта Нильса Оке Нильссона, выступающего также в качестве переводчика чеховских рассказов. Он написал несколько предисловий к сборникам 50-х гг.: “В овраге” (переиздание перевода К. Э. Свеннига и К. Г. Мартинссона, 1957), “Учитель словесности и другие рассказы” (перевод С. Борелиус, 1958)³⁹, в которых впервые дал общий очерк жизни и творчества писателя, свободный от ошибок и недочетов своих предшественников.

Столетие со дня рождения Чехова было отмечено появлением в 1960 г. сразу нескольких сборников рассказов: “Новеллы” (в переводе Я. Даля), “Моя жизнь” и “Свирель” (перевод А. Викман); в сборниках рассказов были напечатаны “Шведская спичка”, “История одного торгового предприятия”, “Нищий” и др., впервые был переведен сценический монолог “О вреде табака” (Магда Лангеман)⁴⁰.

Вышло также красиво оформленное юбилейное издание пьес Чехова (в переводе Ярла Хеммера)⁴¹“Кларте” К. А. В статье “Чехов на шведском языке” он отмечает, что четырехтомник 1928 г. сыграл свою положительную роль, познакомив с творчеством Чехова в целом, но на современном этапе требуется новое, более полное издание, где рассказы должны быть расположены по хронологическому принципу, что даст читателю возможность представить себе картину развития Чехова как писателя. По его мнению, всяческой похвалы заслуживает инициатива издательства “Тиден” выпустить в серии русских классиков лучшие, ранее непереводившиеся рассказы. При этом поднимается важный вопрос — возможно ли в Швеции осуществить издание полного собрания сочинений Чехова? Он указал также на необходимость перевода пьесы “Иванов” и книги “Остров Сахалин”, а также отдельного издания писем Чехова (в том же номере журнала в качестве примера приводится “Рассказ Егора” из книги “Остров Сахалин”)⁴². Из всех этих проектов был осуществлен лишь последний — “Остров Сахалин” вышел, правда в несколько сокращенном варианте, отдельной книгой в следующем году⁴³.

Примечания

¹ Tschechof A. Sjuksalen № 6. Berättelse. Öfvers. från ryskan av Valborg Hedberg. Sthlm.: Bonnjer, 1895. 85 s. (Nya följetongen. № 49—50).

² Fiender // Ryska novellister. 1 Saml. Sthlm., 1895 (Samtidens fornämste utländska romaner och noveller i svensk godtköpsupplagor. № 10).

³ Tschechof A. Tre berättelser. Öfvers. av V. Hedberg. Sthlm.: Bonnier. 1896. 212 s. В сообщении допущена неточность: “Пестрые рассказы” вышли в свет в 1886 г.

⁴ Tschechof A. ättelser. Öfvers. av E. S. <Elin Schosty>. Sthlm.: Bonnjer, 1897. 264 s.

⁵ Tschechoff A. P. Mitt lif. Berättelser. Öfvers. från ryskan at E. S. <Elin Schosty> Sthlm.: Bonnier. 1899. 178 s. (Nya följetongen. № 13—16).

⁶ Tscechoff A. Svarte Brodern. Berättelser. Öfversätning från ryska. Helsingfors: Söderström & Förlagsaktiebolag, 1896. 192 s.

⁷ Satir och humor. Ur Rysslands nyare diktning. I svensk tolkning av Rafael Lindqvist. Hfors.: Söderström & Co, 1900.

⁸ Maxim Gorkij. Berättelser. Öfversatte af Rafael Lindqvist. Helsingfors, 1901.

⁹ Ateneum. Internationel illustrerad tidskrift för konst, literatur och spöorsmål af allmänt interesse. Hlfrs.

¹⁰ Österut. // Ateneum. 1902. № 8—9. S. 285—309.

См. также Ludmila Grigorjeva. Toukokuussa 80 vuotta sitten // “Punalippu”, Petroskoi. 1982. № 11. P. 111; . На востоке. Путевые заметки. Перевод Л. Гренланд. Предисл. и примеч. Г. Шалюгина // Брега Тавриды. 1997. № 2—3 (31—32). С. 270—284. S. 184.

¹¹ РГБ. Ф. 331 (А. П. Чехов), карт. 4, ед. хр. 3. Оригинал письма на немецком языке. Перевод Л. Г. Григорьевой.

¹² Tschechof A. P. Skizzer. Öfvers. från ryskan av-h-. Hfors.: K. E. Holms Förlag, 1907. 150 s.

¹³ Rusk kärlek. Noveller. Öfvers. Sthlm.: Bonnier, 1903. 224 s. (Adolf Bonniers Romanbibliotek. № 121).

¹⁴ Tschechof A. En duell. Berättelse från Kaukasus. Öfvers. M. Drangel. Sthlm.: Wejmers, 1908. 116 s.

¹⁵ Utländs vitterhet i svensk tolkning 2. Läsebok för skola och hem. Rysk litteratur av Alfred Jensen. Sthlm., 1912.

¹⁶ Rysk kulturhistoria. Bd. 3. Den nya novellistiken. Sthlm., 1908. S. 268—271.

¹⁷ Jensen A. Slavisk kultur och litteratur under nittonde århundret. Sthlm, 1920.

¹⁸ Ryska silluetter. Noveller av Anton Tjechov. Övers. från ryskan av Ellen Rydelius. Malmö.: Framtiden, 1915. 233 s.

¹⁹ På stäppen. Sthlm.: Bonnjer, 1917. 160 s.

²⁰ Rysk kärlek. Noveller. Sthlm.: Bonnier, 1917. 159 s. Forord — s. 5—7.

²¹ Humble V. —137.

²² Tjechov A. Tre systrar. Måsen. Onkel Vanja. Körsbärträdgården. Fyra skådespel. Övers. från ryskan av Jarl Hemmer. Sthlm.: Geber, 1928. 367 s.

²³ Tjechov A. Svarte munken och andre noveller. Overs. från ryskan av Ellen Rydelius. Sthlm.: Bonnier, 1920. 307 s.

Valda brättelser. Sthlm.: Tr. Hasse & Tulberg, 1920. 97 s.

²⁴ Tjechov A. Humoristiska noveller. Med inledadde essay av Sigmund Agrell. Övers från ryska av Gunnar Möller. Lund.: Nils Sundquist förlag, 1930. 121 s.

Tjechov A. Övers. av David Belin. Sthlm.: Ålen & Söner, 1938. 313 s. (Berömda berättares bästa. № 40).

²⁵ Tjechov A. Paviljong 6. En ledsam historia. Ett obehag. Fiender. Ett fall ur praktiken. Unga sinnen. Övers. från ryskan av. H. Dahl. Med en inledn. av Werner Söderhjelm. Sthlm.: Geber, 1928. 301 s.

Tjechov A. Stäppen. I rättsalen... Övers. från ryskan av. Hjalmar Dahl. Sthlm.: Geber, 1928. 248 s.

En duell. Min hustru. Ariadna. Skräck. Maniska i fodral. Övers. från ryskan av. Hjalmar Dahl. Sthlm.: Geber, 1928. 311 s.

Tjechov A. åsen. Onkel Vanja, Körsbärträdgården. Fyra skadespel. 367 s.

²⁶ “Вишневый сад” на шведский язык был переведен впервые в 1922 г.: Körsbärträdgården. Komedi i 4 akter. Övers. från ryskan. Sthlm.: Heggström, 1922. 67 s.

²⁷ Tsjechov A. Humoristska noveller. Lund.: Nils Lundqvit, 1930. S. 5—6.

²⁸ Tschechov A. P. örnen. Tragiker mot sin vilja. Bröllopet. Övers. från ryskan av Jura Tamkin. Sthlm., 1942. 76 s. (Studentteaterns bibliotek).

²⁹ Tjechov A. Tre skisser. En gåtefull natur. Hämnaren. Konstverket. Övers. H. Dahl // All varldens berättare. En episk bukett sammanställd av Sigfrid Siwertz. Sthlm.: Bonnier, 1942.

³⁰ Tjechov. Roman med kontrabas // Humor från hela världen. En antologi utg. av Helge Åkerhielm. Sthlm.: Lars Hökerbergs förlag, 1943.

³¹ Vadet // Ryskt. Urval og övers. från ryska av A. Wickman. Sthlm.: Natur och kultur, 1945.

Tjechov A. Noveller. Efterskrift av E. N. Tigerstedt. Övers. av H. Dahl. Sthlm.: Natur och kultur, 1945. S. 247—453. Samandb. med: Turgenev I. S.: Fäder och söner. (Modern världslitteratur. № 30).

³² Tjechov A. önderna. Övers. av Carl Elof Svening och Carl G. Martinsson. Sthlm.: Tiden, 1949. 142 s. (Rysska klassiker).

Tjechov A. Kysen. Översättning av David Belin // Berömda berättare. Tolv noveller. Sthlm.: Folket i bild, 1948. S. 119—149.

Tjechov A. Övers. Eddi Gjötterberg // Rysska berättare. Sthlm.: Bonnier, 1949.

En gåtfull natur. Övers. H. Dahl // Berömda berättare om kvinner og kärlek. Ett novellurval av 1. Arvidsson. Sthlm.: Folket i bild, 1955.

Tjechov A. Ljusstakarna // Berömda berättare. Ny samling klassiska och moderna noveller. Urv. Ivar Öhman. Sthlm.: Folket i bild, 1952.

Tjechov A. äkta man. Novell // Ny dag. 8.4.1950.

Tjechov A. Damen med hunden // BLM. 1954. № 7.

Tjechov A. Roman med basfiol // Ny dag. 7.8.1954.

Roman med basfiol // Ny dag. 21.1.1956.

³³ Tjechov A. Kasjtanka. Från rysskan av Eddy Gjöterberg. Sthlm. Arbetarkultur, 1951. 60 s. To же: 1955.

³⁴ Tjechov A. äppen. Lilla vännen. En egoist. På skjutsen. I Sibirien. Kärlek m. fl. Övers. från ryskan av Ellen Rydelius. Sthlm., 1946. 300 s. (Forumbiblioteket № 15). То же: Helsingfors, 1954, 1968. 245 s.

Tjechov A. Tre år och andra noveller. Övers. från ryskan av Ellen Rydelius. Sthlm.: Forum, 1949. 314 s. 1955, 1971.

Tjechov A. Måsen. Drama. Övers av E. Rydelius. Sthlm., 1947. 57 s. (Radiotjanstertens teaterbibliotek).

³⁵ Mitt liv. Övers. av A. Wickman. Sthlm.: Tiden, 1954. 158 s. (Rysska klassiker. Utg. i samarbete med Ryska inst. vid Stockholms högskola. Urval och red. doc. N. Å. Nilsson); то же: 1960, 1966, 1974, 1977.

Tjechov A. Damen med hunden och andra noveller. Urval och övers. av Asta Wickman. Sthlm.: Forum. 1955. 197 s. (Forumbiblioteket. № 68); то же: 1962, 1969, 1970, 1971.

³⁶ Tjechov A. Översättning från ryskan av Ellen Rydelius. Helsingfors: Mercators Tryckeri, 1954. (Forumbiblioteket. № 15).

³⁷ Tjechov A. Ett frieri. Skämt i 1 akt. Sthlm.: Eklund, 1956. 20 s. (För amatörscenen. № 14).

Tjechov A. Björnen. Skämt i en akt. Övers. D. Belin. Sthlm.: Bonnier, 1956. 15 s. (Uggleböckerna. — Enakterne för amatörer).

Björnen. Skämt i 1 akt. Regianvisninger H. Abramson, Sthlm.: Bonnier, 1956.

Tjechov A. Måsen. Onkel Vanja. Til svenska av Jarl Hemmer. Övers. granskad av Ulla Barthels. Ny utg. Sthlm.: Geber, 1959. 158 s.; то же: 1969, 1979.

³⁸ Thomassen E. Övergangstiden // Rysk litteratur under 200 år. Sthlm., 1948. S. 300—310.

³⁹ Tjechov A. Ravinen. Bönderna. Övers. av Carl Elof Svening och Carl G. Martinsson. Sthlm.: Tidens klassiker, 1957. 123 s.; то же: 1965, 1974.

Tjechov A. Modersmälsläraren och andra berättelser. Övers. av Cecilia Borelius. Sthlm.: Tiden, 1958. 133 s.; то же: 1974.

⁴⁰ Övers. från ryskan av Hjalmar Dahl. Sthlm., 1960. 382 s. (Sohlmans klassikerbibliotek).

Tjechov A. Mitt liv. Herdepipan. Noveller i utvalg och övers. av Asta Wickman, Sthlm.: Bonnier, 1960. 212 s.; то же: 1969, 1977.

Tjechov A. ändstikan // Humor världen runt. Red. av Marten Edlund. Sthlm.: Folket i bild, 1960. Övers. David Belin.

Tjechov A. Et affärforetags historie // Bökens тар. Berättelser om böker. Saml. av Tage La Cour. Övers. N. Å. Nilsson. Sthlm.: Bonnier, 1960.

Tjechov A. Om tobakkens skadelighet. Övers. av Magda Lagerman. Göteborg: Zinderman, 1960. 31 s.

Tiggeren. Konst // Ryska noveller. I urval och övers. av Hans Björkgren och Victor Bohm. Sthlm.: Geber, 1960.

Tjechov A. En äkta man. Novell // Arbetaren. 1960. Hf. 48. S. 14.

⁴¹ Tjechov A. örsbärsträdgården. Till svenska av Jarl Hemmer. Övers. av Ulla Berthels. Sthlm.: Geber, 1960. 182 s.; то же: 1962, 1967, 1979. “Tre systrar” — 1974.

⁴² Tjechov på svenska // Clarté. 1960. № 2. S. 20 (подп.: K. A.)

⁴³ Tjechov A. Sachalin. Till svenska och förkortad av H. Björkgren och Victor Bohr. Sthlm.: Geber, 1961. 234/1/ s.

Rec: Eriksson L. -G.  7. S. 576—581.