Глава вторая
"Антоша Чехонте"
1
Когда в 1886 году вышли "Пестрые рассказы" Чехова, а в следующем году "В сумерках" и "Невинные речи", - читатель и критика сознали, что явился новый и интересный писатель. У Чехова сразу оказалось имя, признанное, любимое, искомое. Удивлялись быстрому восходу этой звезды. Говорили, как о редком случае, что в какие-нибудь два года писатель нашел себе полное признание.
Так судили не только в обществе, но и в печати. Ни читатель, ни рецензенты еще не знали, что этому моменту предшествовали целые шесть лет упорного и систематического труда, что молодой доктор с фамилией Чехов, - как это уже тогда разоблачила одна московская газета, - еще с 19 лет запрягся в лямку постоянного газетного сотрудника и исписал уже горы бумаги на свои повести, рассказы, юморески, шутки и даже роман.
Строгий к себе, Чехов старался замалчивать этот период своей подготовки к настоящему писательству. Близкие ему говорят, что он не любил вспоминать о своих первых опытах. Отсюда даже для многих друзей его было, например, большою неожиданностью узнать, что в свое время Антон Павлович написал и напечатал целый роман "Драма на охоте", размером в 32 газетных фельетона.
Положительно никто не думал, что этот период был ознаменован таким большим трудом. Огромное наследство "начинающего" Чехова обнаружилось только после его смерти. Спустя два года после нее И. Ф. Масанов исполнил нелегкий труд пересмотра всех юмористических журналов и всех московских иллюстраций поры чеховской молодости и подвел итог даже всем мелочам, вышедшим из-под его пера ("Библиография сочинений А. П. Чехова, "Русск. архив", 1906 год). Это было поистине открытие.
Журналы и газеты по крохам перепечатали добрую половину этих забытых материалов. Большую и лучшую часть их русский читатель получил в дополнительных томах сочинений Чехова издания Маркса.
Чью деятельность вызывает в памяти ранняя работа Чехова, - это деятельность Некрасова. В 19 лет оказавшийся без денег и хлеба в огромном и чужом Петербурге, Некрасов точно так же был вынужден писать без конца, чтобы обеспечить себе существование.
Сходство идет и далее - до самого рода этих ранних произведений. Совершенно так же, как Чехов, Некрасов начинал с юмористики, писал комические куплеты, сочинял сам и из пятого в десятое переводил с французского водевили, выдумывал рассказы, между прочим - из испанской и сардинской жизни, не только не быв на месте, но и не имея в тогдашней нашей скудной литературе сколько-нибудь сносной книги об Испании или Сардинии!
Между Некрасовым и Чеховым - полная параллель. Разница только в том, что такой острой, сокрушительной, гнетущей нужды, какая водила пером Некрасова, Чехов, к счастью, не испытал. Он вовсе не имел еще недостатка. Для своей семьи он должен был быть кормильцем, хотя только что еще вступил на первый курс Московского университета (1879). Но если он своим писательством обеспечивал отцу и матери, семье и себе воскресный пирог, то Некрасову без этой работы грозила бы голодная смерть.
Когда идет речь о великанах искусства - таких, как Лермонтов и Гоголь, - всякая строка их, даже набросанная детскою рукой, есть уже сокровище. Если это не гении, а только таланты, все эти ранние опыты имеют значение лишь для биографа писателя. Там и здесь он найдет блестки дара, намеки на личные переживания, подробности личной жизни писателя в ранней юности. Для этого нет необходимости все это перепечатывать - биографу возможно во всякое время стряхнуть пыль со старых изданий и там найти ранние опыты.
Плохую услугу Чехову оказал бы тот, кто перепечатал бы все его маленькие шутки из "Стрекозы" и "Осколков", "Развлечения" и "Будильника", всех этих, как он выражался, "комаров и мух". В дополнительных томах чеховского собрания сочинений читатель не найдет значительного числа несомненно принадлежащих ему страниц, разбросанных им еще в бытность студентом по разным юмористическим изданиям начала девятисотых годов, - и это хорошо.
руках, - оказались и подписи Чехова к рисункам разных журналов (!), сделанные по просьбе редакторов, и злободневные памфлеты с частым упоминанием героев того времени - знаменитого Лентовского, Окрейца, Родона, даже театральные рецензии о Саре Бернар, посетившей Москву, об Иванове-Козельском, выступившем в "Гамлете" в московском Пушкинском театре и т. д.
Тонкий и острый ум, меткая наблюдательность, искры юмора, еще вовсе молодого и не отравленного никакой житейской горечью, конечно, ясно отражены и в этих первых набросках и статейках Чехова. Пройти вовсе мимо этих опытов расцветающего писателя биограф не может.
В 1879 году Чехов окончил курс таганрогской гимназии и в августе этого года поступил на медицинский факульет Московского университета.
В Москву он приехал не один, а с двумя товарищами по гимназии, впоследствии врачами - Савельевым и Зембулатовым. Оба стали жильцами семьи Чеховых. Нам уже известно из автобиографии А. П., что едва ли ясное сознание преимуществ этого факультета или определенное прирожденное влечение руководило этим выбором будущей карьеры. Сохранилось показание гимназического надзирателя Чехова - Вукова, будто бы на его вопрос, еще там, в Таганроге, на какой факультет он собирается, А. П. ответил, "загадочно улыбаясь", что "поступит в Духовную академию и непременно станет священником".
Для Вукова осталось навсегда неясным, было ли это обычным проявлением чеховской скрытности или действительно в то время у него было такое намерение. Несомненно только, что он искренне интересовался богословскими науками, и мы знаем уже, что не понижающийся высокий балл был у него только по закону Божию.
еще в списке учеников, удостоившихся аттестата зрелости, в графе - "в какой университет и по какому факультету или в какое высшее специальное училище желает поступить" - против имени А. П. значится: "в Московский университет по медицинскому факультету".
Медицинский факультет издавна хранит репутацию наиболее серьезного. Медик не может числиться студентом и не заниматься, как это было возможно встарь для юриста или естественника. Сохранились сведения, что Чехов был исправным и работающим студентом. Товарищеские отношения его были безоблачны.
Студенческие годы только еще начинались, а жизнь со своими предъявлениями уже стояла за плечами Чехова. Переселившийся в Москву отец один не мог бы содержать семью на свое скудное жалованье амбарного приказчика в 30 рублей. И с самой ранней поры пребывания в Москве сын Антон заводит сношения с мелкими иллюстрированными журналами той поры и становится в буквальном смысле кормильцем семьи. Младший брат его усвояет ему высокую роль в судьбе семьи в эту пору.
"Личность отца, - пишет он, - отошла на задний план, и Антон Павлович заменил собой и хозяина дома, и отца. Его воля была доминирующей, его мнения стали считаться непогрешимыми, и кто знает, что случилось бы со всей семьей, при отсутствии Александра и Николая, если бы не приехал вовремя из Таганрога Антон. Необходимость добывать деньги во что бы то ни стало заставляла Антона Павловича писать рассказы, Николая - рисовать карикатуры, Иван вскоре пошел в народные учителя, а маленький Михаил переписывал студенческие лекции и делал чертежи. Евгения Яковлевна и сестра Маша работали не покладая рук. Это было трогательное единение всех членов семьи, сплотившихся вокруг одного центра, Антона, и связанных между собой искренней, чуткой дружбой. "Что скажет Антон?", "Что подумает Антон?", "Как к этому отнесется Антон?" - стало девизом для всей семьи. Его литературные успехи и неудачи всегда встречали самое горячее сочувствие всех членов семьи".
К какому, собственно, моменту следует приурочить первое литературное выступление Чехова?
"Заика". Товарищ Чехова А. Дросси прибавляет, что в нем первое и самое почетное место занимали А. П. и младший товарищ его, Натан Богораз, ныне известный поэт-беллетрист и исследователь якутов, пишущий под псевдонимом "Тан". В седьмом классе гимназии, как мы уже знаем, Чехов написал даже целую драму под названием "Безотцовщина" и смешной водевиль "Недаром курица пела".
"Он прислал их к нам в Москву для прочтения, - такова запись об этом М. П. Чехова. - Я долго берег эти произведения, но, приехав затем в Москву поступать в университет, Ант. П. отобрал их от меня и "Безотцовщину" разорвал на мелкие кусочки, а водевиль спрятал. Куда девался водевиль, не знаю. Во второй же год по приезде в Москву Ант. Павл. написал еще одну большую драму с конокрадами, стрельбой, женщиной, бросающейся под поезд, и т. д. Я переписывал эту драму, и у меня от волнения холодело под сердцем. Как теперь помню, это было что-то громоздкое, но тогда казавшееся мне, гимназисту, верхом совершенства. Драму эту Ант. Павл., тогда студент второго курса, лично отнес к М. И. Ермоловой на прочтение и очень желал, чтобы она поставила ее в свой бенефис. Не знаю, что ответила брату г-жа Ермолова, только мои старания четко переписать драму так и пропали даром: пьеса вернулась обратно и была разорвана автором на мелкие куски. От нее уцелела только одна фамилия "Войницкий", которая воскресла потом в "Дяде Ване". Из других пьес знаю очень трогательную пьесу "Барин" ("На большой дороге"), запрещенную цензурой, и несколько нескромный водевиль "Бритый секретарь с пистолетом", о судьбе которого не знаю ничего. В этом водевиле выведена была редакция журнала с двуспальной кроватью". Задуманную пьесу-шутку "Сила гипнотизма", о которой А. П. упоминает в одном из своих писем к Щеглову, он не осуществил. Приблизительно за год до своей смерти Щеглов, уже усталый и потерявший искреннюю веселость, написал ее по общему сценарию и поставил. Успеха она не имела".