Известный русский писатель А П. Чехов почти двадцать лет страдал туберкулёзом лёгких. В начале июня 1904 г. по рекомендации лечащего врача Ю.Р. Таубе он отправился для лечения в город Баденвейлер, который стал для него последним пристанищем в жизни.
В своих воспоминаниях врач И.Н. Альтшуллер писал, что кровохарканье наблюдалось у Чехова уже в 1884 г. и потом довольно нередко повторялось. Он «никогда не лечился, не давал себя выслушивать», «объяснял кровохарканье - горлом, а кашель - простой простудой, хотя, по его собственным словам, временами превращался в стрекозиные мощи». Однако хлынувшая весной 1897 г. в необычно большом количестве кровь и вмешательство друзей заставили его лечь в клинику профессора Остроумова. При первом же обследовании обнаружилось «распространённое поражение в обоих лёгких, особенно в правом, с несколькими кавернами, следы плевритов, значительно ослабленная, перерождённая сердечная мышца и_отвратительный кишечник,_мешавший поддерживать должное питание». Попытки убедить Чехова в необходимости серьёзно лечиться не привели ни к чему. Он упорно заявлял, что лечиться, заботиться о здоровье - внушает ему отвращение, что ничто не должно было напоминать о болезни, и никто не должен был её замечать.
Только с 1901 г. он перешёл на положение «настоящего пациента» и сам уже часто предлагал доктору: «Давайте послушаемтесь». Но, к несчастью, «процесс находился в той стадии, когда на выздоровление не могло быть никакой надежды, а можно было только стремиться к замедлению темпа болезни или к временному улучшению состояния больного». Зимы 1901-1902 и 1902-1903 гг. он проводил в Ялте, постоянно приезжая в Москву к жене, актрисе Художественного театра О.Л. Книппер-Чеховой. Но, возвращаясь почти после каждой поездки в Москву, он расплачивался за неё «либо плевритом, либо кровохарканьем, либо длительной лихорадкой». В это время он очень изменился внешне. Цвет его лица приобрёл сероватый оттенок, губы стали бескровными, он ещё больше похудел и заметно поседел. Деятельность сердца всё ухудшалась, процесс в лёгких всё «расползался». Стала всё резче проявляться одышка, появились симптомы «туберкулёзного поражения кишок».
Осенью 1903 г. его «не перестаёт лихорадить, один плеврит следует за другим, трудно поддаются лечению расстройства кишечника». На премьере «Вишнёвого сада» 17 января 1904 г. он с трудом стоял на сцене «мертвенно-бледный и кашлял». В середине февраля он вернулся в Ялту «в значительно худшем состоянии». В самом конце апреля по дороге в Москву Чехов простудился, «получил резкое обострение, плеврит с необыкновенно для него высокой температурой и немедленно по приезде слёг, и встал только, чтобы поехать в Баденвейлер.
Вместе с женой Чехов приехал в Баденвейлер 9 или 10 июня 1904 г. Берлинский корреспондент газеты «Русские ведомости» Г.Б. Иоллос писал редактору той же газеты В.М. Соболевскому, что первые дни пребывания в Баденвейлере Чехов «чувствовал себя бодрее, говорил о своих планах, мечтал о путешествии по Италии и хотел вернуться в Ялту через Константинополь». Но на второй неделе «стали появляться беспокойство и торопливость, комната ему не нравилась, хотелось другого места». Они переехали в другой пансион, однако «там повторилось то же самое: пара спокойных дней, затем снова желание куда-нибудь подальше».
В письме земскому врачу П.И. Куркину 12 июня Чехов писал: «Ноги у меня уже совсем не болят, я хорошо сплю, великолепно ем, только одышка - от эмфиземы (вздутия лёгких в результате увеличенного содержания в них воздуха) и сильнейшей худобы, приобретённой в Москве за май. Здоровье входит не золотниками, а пудами. Баденвейлер хорошее местечко, тёплое, удобное для жизни, дешёвое, но, вероятно, уже дня через три я начну помышлять о том, куда бы удрать от скуки».
В Баденвейлере Чехова лечил доктор И. Шверер, вероятно большой поклонник диетотерапии. Антон Павлович в письме к сестре Марии 16 июня так описывал свой распорядок дня: «В семь часов утра я пью чай в постели, почему-то непременно в постели, в семь с половиной приходит немец вроде массажиста и обтирает меня всего водой, и это, оказывается, недурно, затем я должен полежать немного, встать и в 8 часов пить желудёвое какао и съедать при этом громадное количество масла. В 10 часов овсянка протёртая. Свежий воздух, на солнце. Чтение газет. В час дня обед, причём я ем не все блюда, а только те, которые, по предписанию доктора-немца, выбирает для меня Ольга. В 4 часа опять какао. В 7 часов ужин. Перед сном чашка чаю из земляники - это для сна. Во всём этом много шарлатанства, но много и в самом деле хорошего, полезного, например, овсянка». А в письме 21 июня он писал так: «Дела мои ничего себе, только Баденвейлер стал надоедать, уж очень много здесь немецкой тишины и порядка: Доктор Шверер, который меня лечит, то есть делает визиты, оказывается служит божком для нашего Таубе: что он прописывает, то прописывает и Таубе, так что лечение мое мало чем отличается от московского. То же глупое какао, та же овсянка». Доктор Альтшуллер с возмущением отзывался о таком лечении Чехова: «Отнимут у него лишний год жизни. Погубят Чехова».
В конце июня Чехов писал сестре Марии Павловне: «Питаюсь я очень вкусно, но неважно, то и дело расстраиваю желудок. Масла здешнего есть мне нельзя. Очевидно, желудок мой испорчен безнадёжно, поправить его едва ли возможно чем-нибудь кроме поста, то есть не есть ничего - и баста. А от одышки единственное лекарство - это не двигаться». В письме профессору Г.И. Россолимо Чехов признавался:
«Одышка тяжёлая, просто хоть караул кричи, даже минутами падаю духом». А в Баденвейлере в это время наступила «жара жестокая», Чехов задыхался и мечтал уехать.
Без видимой причины 29 июня у Чехова наступило ослабление деятельности сердца, но после «впрыскивания морфия и вдыхания кислорода пульс стал хорош, и больной спокойно заснул». Однако на следующий день «припадок повторился». Четверг, 1 июля, «прошёл относительно хорошо». Чехов даже придумал юмористический рассказ, сюжет которого рассказал жене. Но в первом часу ночи 2 июля он «проснулся от очень затруднительного дыхания, стал бредить, говорил о каком-то матросе, спрашивал о японцах, но затем пришёл в себя». В два часа ночи приехал доктор И. Шверер. Чехов сел и «как-то значительно, громко сказал доктору по-немецки (он очень мало знал по-немецки): «Я умираю». Шверер сделал несколько впрыскиваний камфары, давал вдыхать кислород. Когда доктор послал за новым баллоном кислорода, Чехов остановил его: «Не надо уже больше. Прежде чем его принесут, я буду мёртв». Шверер велел дать шампанского. Чехов взял бокал, повернулся лицом к жене, улыбнулся и сказал: «Давно я не пил шампанского». Он «покойно выпил всё до дна, тихо лёг на левый бок и вскоре умолкнул навсегда». Было три часа ночи.
В. КАРТАШОВ.