Антонъ Чеховъ. Хмурые люди, разсказы. Спб. 1890.
Г. Чеховъ человекъ, несомненно, очень талантливый. Это признается всеми, и "Севернымъ Вестникомъ" было отмечено съ боль шимъ сочувствiемъ едва ли не раньше, чемъ другими органами печати. Но къ великому несчастью, у г. Чехова нетъ того, что онъ самъ такъ удачно назвалъ въ одномъ изъ лучшихъ своихъ разсказовъ "общей идеей или Богомъ живаго человека". Его талантъ дробится на мелкую, пеструю работу, не объединенную одною общею психологiей, однимъ живымъ и сильнымъ настроенiемъ. Въ новой книжке разсказовъ молодого писателя есть не мало отдельныхъ страничекъ, въ которыхъ чисто художественная гранка прямо бросается въ глаза: прозрачныя, свежiя краски, рельефный рисунокъ, чутье къ природе - все это такiя достоинства, которыя могутъ дать смыслъ и силу всякому поэтическому произведенiю. Могутъ дать "общей идеи", при наличности "Бога живаго человека". Скажемъ съ полной откровенностью: читая "Хмурыхъ людей" г. Чехова, мы испытывали чувство досады - не на самого писателя, не на его во всякомъ случае добросовестную работу, а на всю ту атмосферу и обстановку, въ которыхъ воспитывается наше молодое литературное поколенiе. Г. Чеховъ только единица въ огромной толпе, только одинъ изъ многихъ. Нравы современной литературы изменились до неузнаваемости и, какъ мы уже имели случай говорить на страницахъ "Севернаго Вестника", безпринципность, безъидейность стала предметомъ всеобщей бравады. Въ былое время такое несомненное симпатичное дарованiе, какъ г. Чеховъ, было бы наверное захвачено лучшими теченiями жизни... Этихъ теченiй нетъ, и вотъ мы присутствуемъ при печальномъ зрелище молодого шатающагося таланта. Г. Чеховъ - талантъ шатающiйся: объ этомъ свидетельствуетъ въ большинстве случаевъ полная безсюжетность его милыхъ, грацiозныхъ, но увы! незначительныхъ литературныхъ вещицъ. Повторяемъ, въ былыя времена г. Чеховъ могъ бы занять и более значительное и более серьезное место въ нашей литературе. Былая литературная молодежь и молодежь современная - это совершенно различныя вещи. Мы не намерены останавливаться въ беглой библiографической заметке на многочисленныхъ примерахъ, могущихъ иллюстрировать нашу мысль. Упомянемъ только объ одномъ, наиболее назидательномъ и типичномъ. Въ майской книге "Вестника Европы" напечатанъ разсказъ покойнаго Салтыкова подъ названiемъ "Брусинъ". Это одно изъ самыхъ молодыхъ произведенiй нашего сатирика, написанное въ 1849 г., когда автору могло быть не больше двадцати трехъ летъ. Редакцiя журнала снабдила разсказъ коротенькимъ примечанiемъ, въ которомъ говорится, что "Брусинъ" имеетъ значенiе главнымъ образомъ, какъ новый матерiалъ для литературной бiографiи скончавшагося писателя. Съ этимъ нельзя не согласиться. Въ ряду многочисленныхъ произведенiй Щедрина "Брусинъ" не выдается ни художественной законченностью, ни силой сатирическаго смеха. Талантъ Салтыкова, мужавшiй съ годами, въ постепенномъ соприкосновенiи съ житейскою действительностью, въ "Брусине" даетъ себя чувствовать еще довольно слабо. Несколько страницъ, отличающихся яркостью и колоритностью, не обнаруживаютъ однако той могучей силы дарованiя, которая подняла Щедрина на высоту первокласснаго писателя... И однако "Брусинъ" читается съ живейшимъ интересомъ. Люди сороковыхъ годовъ, люди разсвета представляютъ для насъ не одинъ только историческiй интересъ. Вопросы, волновавшiе передовыя поколенiя нашего недавняго прошлаго, еще не разъ предстанутъ передъ нами со всей своей неотразимостью. Литература не решила еще этихъ вопросовъ. Больше того, литература, чтобы быть органомъ просвещенiя, должна всегда иметь въ своемъ составе эти самые вопросы, въ конецъ никогда неразрешимые. Наши литературныя не могутъ идти въ параллель съ нашей литературной современностью, и только слепой не видитъ того жалкаго состоянiя, въ которомъ влачится наша печать, и только глухой не содрагается отъ циническаго свиста деятелей современнаго печатнаго слова. Намъ могутъ сказать: всякая действительность всегда печальною. Это неверно. Жизнь меняется. Общество то ростетъ, то падаетъ. Исторiя идетъ очень капризнымъ ходомъ. Сравните то, что писалось и то, что пишется у насъ теперь. Сопоставьте прежнихъ руководителей общественнаго мненiя съ самозванными руководителями теперешними. Параллели эти слишкомъ ярки, слишкомъ характерны, чтобы не бросать обильнаго света на историческое-положенiе вещей. Въ особенности назидательна, какъ мы уже сказали, параллель современнаго литературнаго таланта съ талантомъ прошедшаго литературнаго перiода. Она назидательна въ особенности потому, что мы не видимъ у насъ иного зеркала, въ которомъ такъ рельефно отразилось-бы наше общественнное сознанiе, въ которомъ съ такою поразительною ясностью выступали-бы многочисленные признаки нашего современнаго состоянiя. Обратитесь къ "Брусину", молодому "Хмурымъ людямъ" г. Чехова, и вы поймете реальный смыслъ указываемой параллели. Конечно, о полномъ сопоставленiи между Щедринымъ и г. Чеховымъ не можетъ быть и речи. Во-первыхъ, Щедринъ не просто талантъ, а талантъ огромный, колоссальный, въ некоторомъ роде литературный Монбланъ, а г. Чеховъ просто даровитый человекъ, делающiй более или менее удачные карандашные наброски. Во-вторыхъ, Щедринъ - это целая литературная программа, написанная кровью сердца и сокомъ нервовъ, а г. Чеховъ никакой программы изъ себя не изображаетъ и, послушный веянiямъ сегодняшняго дня, изображать, повидимому, не намеренъ. Мы указываемъ только на возможную узкую параллель. Любопытно и поучительно было бы сравнить произведенiе прошедшаго съ молодымъ и талантливымъ произведенiемъ современнаго человека. И мы не сомневаемся, что такое сравненiе не было бы выгоднымъ для многихъ изъ нынешнихъ писателей, а въ томъ числе и для г. Чехова. Какъ бы "Брусинъ" не былъ незаконченъ въ смысле чисто-художественной отделки, онъ темъ не менее представляется произведенiемъ жизненнымъ и серьезнымъ - среди довольно большого количества разсказовъ г. Чехова мы едва ли найдемъ произведенiе, по своему жизненному захвату могущее соперничать съ "Брусинымъ", этимъ молодымъ творенiемъ человека сороковыхъ годовъ. Въ "Хмурыхъ людяхъ" разве одна только "Скучная исторiя" можетъ претендовать на вниманiе серьезной критики. Все же прочiя повестушки и наброски сделаны съ такою скоростью, съ такимъ очевиднымъ недостаткомъ замысла, что ихъ можно считать по всей справедливости только трою юношескаго и неокрепшаго таланта. То, что есть задушевнаго въ такихъ разсказахъ, какъ "Спать хочется", "Припадокъ", "Княгиня", "Беда" слишкомъ расплывчато, слишкомъ отрывочно, чтобы производить глубокое впечатленiе на сколько нибудь серьезнаго читателя. Отдельныя мысли, замечанiя - какъ бы они ни были остроумно и метко выражены - не сведенныя въ одно живое целое одною общею идеею,
"Хмурые люди" открываются разсказцемъ въ десять печатныхъ страницъ очень небольшого формата. Разсказецъ называется "Почта". Три часа ночи. Почталiонъ въ фуражке, въ пальто и съ заржавленной саблей въ рукахъ. Ямщики кончаютъ укладывать почту на только что поданную тройку. Заспанный прiемщикъ вопреки закону навязываетъ почталiону своего племянника.
-- Мой племянникъ студентъ просится сейчасъ ехать на станцiю. Такъ ты того, Игнатьевъ, посади его съ собой на тройку и довези. Хоть это и не дозволено, чтобы постороннихъ съ почтой возить, ну да что-же делать! Чемъ лошадей для него нанимать, такъ пусть лучше даромъ проедетъ.
описанiемъ.
"Колокольчикъ что-то прозвикалъ бубенчикамъ, бубенчики ласково ответили ему. Тарантасъ взвизгнулъ, тронулся, колокольчикъ заплакалъ, бубенчики засмеялись. Ямщикъ, приподнявшись, два раза хлестнулъ по безпокойной пристяжной, и тройка глухо застучала по пыльной дороге". И т. д. За сими игривыми строчками несколько страничекъ, лишенныхъ всякаго содержанiя. Студентъ пристаетъ къ почталiону съ глупыми вопросами, а почталiонъ отведаетъ кратко и сердито. Наконецъ, тройка подъезжаетъ къ станцiи, студентъ благодаритъ почталiона и вылезаетъ изъ тарантаса. "Почта" заканчивается следующими строчками: "До прихода поезда студентъ стоялъ у буфета и пилъ чай, а почталiонъ, засунувъ руки въ рукава все еще со злобой на лице, одиноко шагалъ по платформе и гляделъ себе подъ ноги. На кого онъ сердился? На людей, на нужду, на осеннiя ночи?"
Таковъ разсказъ. Право, это вещь несерьезная, и вовсе не нужно обладать художественно-литературнымъ талантомъ, чтобы разработывать такiе
Еще примеръ. "Хмурые люди" заключены "разсказомъ проходимца" подъ названiемъ "Шампанское". Былъ некiй начальникъ полустанка на одной изъ юго западныхъ железныхъ дорогъ. "Весело мне жилось, говоритъ герой разсказа, на полустанке, или скучно, вы можете видеть изъ того, что на двадцать верстъ вокругъ не было ни одного человеческаго жилья, ни одной женщины, ни одного порядочнаго кабака, а я въ те поры былъ молодъ, крепокъ, горячъ, взбалмошенъ и глупъ". Прескучная жизнь! Но вотъ однажды подоспелъ новый годъ. Герой разсказа встречалъ его съ женою. Припасены были две бутылки шампанскаго, самого настоящаго, съ ярлычкомъ "вдовы Елико". "Когда стрелка показывала безъ пяти двенадцать, я сталъ медленно раскупоривать бутылку. Не знаю, ослабелъ-ли я отъ водки, или-же бутылка была слишкомъ влажна, но только помню, когда пробка съ трескомъ полетела къ потолку, моя бутылка выскользнула у меня изъ рукъ и упала на полъ". Это было дурнымъ предзнаменованiемъ. Впрочемъ не дурнымъ, даже очень не дурнымъ. Когда герой разсказа, после несчастной оказiи съ бутылкой, вышелъ на прогулку и затемъ вернулся домой, онъ нашелъ у себя интересную гостью - тетку жены. "За столомъ сидела маленькая женщина съ большими черными глазами. Мой столъ, серые стены, топорный диванъ... кажется, все до малейшей пылинки помолодело и повеселело въ присутствiи этого существа, новаго, молодого, издававшаго какой-то мудреный запахъ, красиваго и порочнаго"... Конецъ исторiи понятенъ. "Очи черныя, очи страстныя, очи жгучiя и прекрасныя"... Таковъ последнiй разсказъ въ книжке, немножко претенцiозно окрещенной "Хмурыми людьми". По правде сказать, не все, описываемое г. Чеховымъ, хмуро, ибо не все то хмуро, что хмуро на видъ. Намъ сдается, что г. Чеховъ не постигъ еще настоящей хмурой природы русскаго человека - по молодости, что-ли, не постигъ, по нежеланiю-ли вникнуть въ глубь предмета, только фактъ фактомъ остается. Хмурыми людьми полна русская жизнь теперь больше, чемъ когда-либо. Но искать этихъ несчастныхъ людей, этихъ настоящихъ хмурыхъ людей, надо при свете Бога живого человека, а кому много дано, съ того много и спрашивается.
"Северный Вестникъ", No 5, 1890