Вишневый caд
Говорят, Л. H. Толстой, который очень любит произведения А. П. Чехова, не признает в нем драматурга.
- Но чеховские драмы хороши, как чеховские рассказы! - возражают ему.
Он, говорят, отвечает:
- Ну, да! Это и есть не драмы, а рассказы. Может быть, Л. Н. Толстой и в этом случае прав.
Может быть, "Вишневый сад", например, скорее повесть в лицах, чем сценическое произведение.
Может быть, в чтении эта повесть производит сильное впечатление.
Великий режиссёр г. Станиславский. Но воображение режиссёра еще лучше.
Вечером, одному, читать финал чеховской повести-драмы - это, вероятно, страшно.
Пустой дом. Запертые двери. Наглухо затворены окна. Старый крепостной слуга лежит на диване. Раздаются удары топора. Рубят вишневый сад.
Словно заколачивают фоб.
Это страшная сцена, и в чтении она, быть может, еще сильнее. Быть может.
Но мне кажется, что чеховская драма и есть настоящий театр.
Освободить театр от "театральности".
Довольно этих "условностей", от которых пахнет ремеслом, довольно этих театральных жестов, каких никто не делает в жизни, интонаций, которых в жизни никогда не звучит, слов, которые в жизни произнести стыдно: скажут - "театрально".
Пусть жизнь остается на сцене, как в спокойных водах отражаются печальные вербы, и веселые цветы, и голубое бездонное небо.
Это будет прекрасно, - потому что все истинное прекрасно.
- Правда ли то, что происходит в чеховской драме?
- Правда.
- Типично это, характерно?
- Интересно?
- Интересно.
Все вопросы кончены.
"Вишневый сад" полон щемящей душу грусти.
Это комедия по названию, драма по содержанию. Это - поэма.
Помещичье землевладение умирает, и Чехов прочел ему отходную, поэтическую, прекрасную.
И в голосе его дрожат слезы.
Помещица Раневская, ее брат Гаев, помещик Симеонов-Пищик, это - morituri*.
Они легкомысленны, безалаберны, беспомощны.
Г-жа Раневская транжирит деньги за границей, разоряясь на какого-то обирающего ее альфонса. И страшно любит дочь.
Все мысли, вся душа ее в Париже, но она "страшно любит родину" и "не могла без слез смотреть на поля, когда ехала в вагоне".
Она гладит и целует шкап, которого не видела 7 лет:
- Мой милый, милый, старый шкап!
И пропускает мимо ушей, когда ей говорят, что умер один из старых слуг.
Она - воплощение беспомощности. Кошелек откроет, - деньга растеряет. Гулять пойдет, - платок, веер все потеряет.
За ними нужна нянька.
Как старый крепостной слуга Фирс, который выговаривает своему седому барину:
- Брючки не те опять надели! Приносит ему пальто:
- Наденьте. Наденьте. Простудитесь. Меняет ему носовые платки.
Они беспомощны, как дети.
"Как дети".
Вот это-то и наполняет чеховское произведение щемящей грустью.
Перед вами гибнут, беспомощно гибнут старые, седые дети. И как детей, вам жаль.
Все в жизни застает их врасплох.
Известие, что "Вишневый сад" продан, застает их, когда они танцуют, смотрят фокусы, слушают, как начальник станции читает толстовскую "Грешницу".
Они говорят о материях философских, о том, что такое "гордый человек", в то время, как набатом гудит напоминание:
- Помните, что "Вишневый сад" продают... продают... Что они могут делать?
Жаловаться, плакать, говорить. И говорить-то только, по их мнению, "красивые слова". На самом деле шаблонные, затрепанные.
* Обреченные (лат.).
Они некультурны.
Ничему не учились, ничего не знают:
- Ницше - великий философ! - доказывает, говорят, в своих книгах, что можно делать фальшивые ассигнации. Удивительно!
- А то еще один философ, говорят, пишет, что надо прыгать с крыши. "Прыгай", - ив этом все дело!
И этим детям, слабым, невежественным, избалованным приходится вести борьбу за существование. Что они могут? Просить взаймы. Мечтать:
- Генерал даст взаймы. Тетка-графиня пришлет. Богатый на дочери женится.
Их спасает еще случай.
Железную дорогу чрез имение провели. "Отчуждение". Выплыл!
- Глину какую-то белую англичане в имении у меня нашли. В аренду взяли.
Выплыл! Дышит. Но ведь "перед смертью не надышишься". И конец наступает.
Последний акт - страшный акт. Это "жестокий" акт.
Апофеоз безалаберности.
Весь акт полон суматохи по поводу старого верного слуги, больного Фирса.
--У меня две заботы, - говорит г-жа Раневская, расставаясь с родным гнездом, - первая: больной Фирс.
- Фирса отправили в больницу?
- Ты спрашивал: Фирса отправили в больницу?
- Что Фирс?
Но действительно осведомиться о Фирсе, за суматохой об нем, никто и не догадался. И вот все уехали. Двери заперты. Ставни закрыты. Из своей каморки выходит Фирс. Человека забыли. Так беспокоились, - и забыли. Он ложится на диван:
- Ничего... я полежу...
У него срываются трогательные слова:
- А надел ли Леонид Андреевич шубу в дорогу?.. Не доглядел... Поди, в пальто поехал... Ох, молодо, зелено...
И вздыхая о своем пятидесятилетнем барине-ребенке, Фирс лежит на диване, с которого уже, вероятно, не встанет.
Тихо в пустом доме.
Из сада доносится стук топора. Рубят старые вишневые деревья.
Словно заколачивают крышку гроба.
Кто ж идет на смену этим умирающим людям?
Купец Лопахин.
Студент Трофимов.
Лопахин кулак, из мужиков.
Это был бы кулак, каких мы видели на сцене уже много, - если бы Чехов не дал ему "исторического объяснения".
Лопахин торжествует:
Но не Лопахин виновен в этом торжестве.
"Чумазый", он идет, как исполнитель непреложных велений судьбы. Он только орудие неизбежного.
Он очень любит помещицу Раневскую и ее семью. У него в мыслях нет ее разорить. Он хочет, всей душой хочет ее спасти.
Он дает им средство к спасению.
Разбить имение на участки. Сдать поддачи. Дело верное.
Но что же поделать, когда на деловые разговоры эти большие дети умеют отвечать только вздохами.
- Как? Вырубить наш старый, наш милый вишневый сад?
И "Вишневый сад" идет с аукциона. И Лопахин покупает и рубит сад. Не он бы, так другой.
Другой представитель бодрого, молодого и сильного поколения - студент Трофимов.
Он поет "бодрую песнь".
- На новую жизнь!
Но студент Трофимов седьмой год сидит в университете. Один из тех, про которых говорится в терпигоревском "Оскудении":
- Слава Богу, учится успешно: каждый год с факультета на факультет переходит.
И когда этот Трофимов говорит:
- На новую жизнь! Слышится:
- На новый факультет!
Когда же наша жизнь станет разумной, радостной, светлой, красивой, - говоря любимое чеховское слово, - "изящной"?
Во всех чеховских пьесах, всегда, среди предрассветного унылого сумрака светится на самом краю горизонта слабая, бледная полоска утренней зари.
Так и здесь.
Одно из действующих лиц говорит:
Мне вспомнился узник из "Птичек певчих".
- Этим маленьким ножичком по стене чик, - и через десять лет вы свободны.
Комедия Чехова, трагедия Чехова, повесть, поэма, - называйте, как хотите это стихотворение в прозе, - исполняется в Художественном театре превосходно.
Очень хороша г-жа Книппер.
Очень типичен г. Станиславский. Трогательный образ старого слуги дает г. Артем. И силищей кулака, но и дрожью задетых нежных душевных струн веет от исполнения г. Леонидова. Превосходен г. Москвин в роли приказчика Епиходова, - поистине, художественное создание. И снова удивителен "вечно неузнаваемый" г. Качалов.
Очень хороша и полна поэзии постановка: глядящий в окна весь в цвету вишневый сад, полный щебетом птиц и мягкие, нежные, летние сумерки второго акта. Настоящие поэты и большие художники работают в этом театре.
КОММЕНТАРИИ
Театральные очерки В. М. Дорошевича отдельными изданиями выходили всего дважды. Они составили восьмой том "Сцена" девятитомного собрания сочинений писателя, выпущенного издательством И. Д. Сытина в 1905--1907 гг. Как и другими своими книгами, Дорошевич не занимался собранием сочинений, его тома составляли сотрудники сытинского издательства, и с этим обстоятельством связан достаточно случайный подбор произведений. Во всяком случае, за пределами театрального тома остались вещи более яркие по сравнению с большинством включенных в него. Поражает и малый объем книги, если иметь в виду написанное к тому времени автором на театральные темы.
Спустя год после смерти Дорошевича известный театральный критик А. Р. Кугель составил и выпустил со своим предисловием в издательстве "Петроград" небольшую книжечку "Старая театральная Москва" (Пг. --М., 1923), в которую вошли очерки и фельетоны, написанные с 1903 по 1916 год. Это был прекрасный выбор: основу книги составили настоящие перлы - очерки о Ермоловой, Ленском, Савиной, Рощине-Инсарове и других корифеях русской сцены. Недаром восемнадцать портретов, составляющих ее, как правило, входят в однотомники Дорошевича, начавшие появляться после долгого перерыва в 60-е годы, и в последующие издания ("Рассказы и очерки", М., "Московский рабочий", 1962, 2-е изд., М., 1966; Избранные страницы. М., "Московский рабочий", 1986; Рассказы и очерки. М., "Современник", 1987). Дорошевич не раз возвращался к личностям и творчеству любимых актеров. Естественно, что эти "возвраты" вели к повторам каких-то связанных с ними сюжетов. К примеру, в публиковавшихся в разное время, иногда с весьма значительным промежутком, очерках о М. Г. Савиной повторяется "история с полтавским помещиком". Стремясь избежать этих повторов, Кугель применил метод монтажа: он составил очерк о Савиной из трех посвященных ей публикаций. Сделано это было чрезвычайно умело, "швов" не только не видно, - впечатление таково, что именно так и было написано изначально. Были и другого рода сокращения. Сам Кугель во вступительной статье следующим образом объяснил свой редакторский подход: "Художественные элементы очерков Дорошевича, разумеется, остались нетронутыми; все остальное имело мало значения для него и, следовательно, к этому и не должно предъявлять особенно строгих требований... Местами сделаны небольшие, сравнительно, сокращения, касавшиеся, главным образом, газетной злободневности, ныне утратившей всякое значение. В общем, я старался сохранить для читателей не только то, что писал Дорошевич о театральной Москве, но и его самого, потому что наиболее интересное в этой книге - сам Дорошевич, как журналист и литератор".
что грех от него отказываться. Поэтому был выбран "средний вариант" - сохранен и кугелевский "монтаж", и рядом даны те тексты Дорошевича, в которых большую часть составляет неиспользованное Кугелем. В каждом случае все эти обстоятельства разъяснены в комментариях.
Тем не менее за пределами и "кугелевского" издания осталось множество театральных очерков, фельетонов, рецензий, пародий Дорошевича, вполне заслуживающих внимания современного читателя.
В настоящее издание, наиболее полно представляющее театральную часть литературного наследия Дорошевича, помимо очерков, составивших сборник "Старая театральная Москва", целиком включен восьмой том собрания сочинений "Сцена". Несколько вещей взято из четвертого и пятого томов собрания сочинений. Остальные произведения, составляющие большую часть настоящего однотомника, впервые перешли в книжное издание со страниц периодики - "Одесского листка", "Петербургской газеты", "России", "Русского слова".
Примечания А. Р. Кугеля, которыми он снабдил отдельные очерки, даны в тексте комментариев.
Тексты сверены с газетными публикациями. Следует отметить, что в последних нередко встречаются явные ошибки набора, которые, разумеется, учтены. Вместе с тем сохранены особенности оригинального, "неправильного" синтаксиса Дорошевича, его знаменитой "короткой строки", разбивающей фразу на ударные смысловые и эмоциональные части. Иностранные имена собственные в тексте вступительной статьи и комментариев даются в современном написании.
Старая театральная Москва. -- В. М. Дорошевич. Старая театральная Москва. С предисловием А. Р. Кугеля. Пг. --М., "Петроград", 1923.
Литераторы и общественные деятели. -- В. М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. IV. Литераторы и общественные деятели. М., издание Т-ва И. Д. Сытина, 1905.
ГА РФ -- Государственный архив Российской Федерации (Москва).
ГЦТМ - Государственный Центральный Театральный музей имени A. A. Бахрушина (Москва).
-- Российский государственный архив литературы и искусства (Москва).
ОРГБРФ -- Отдел рукописей Государственной Библиотеки Российской Федерации (Москва).
ЦГИА РФ
ВИШНЕВЫЙ САД
Впервые - "Русское слово", 1904, 19 января, No 19.
... Л. Н. Толстой, который очень любит произведения А. П. Чехова, не признает в нем драматурга. -- Скептическое отношение Л. Н. Толстого к чеховской драматургии зафиксировано близкими к Чехову людьми, Л. И. Авиловой, П. А. Сергеенко, И. А. Буниным (см. А. П. Чехов в воспоминаниях современников. М., 1986. П. Сергеенко. Толстой и его современники. М., 1911). "Чеховская драматургия и в малой мере не отвечала представлению Толстого о высших религиозных задачах искусства. Но даже в более узком смысле - в понимании драматических конфликтов, характеров - Толстой не был согласен с Чехов" (В. Лакшин. Толстой и Чехов. М., 1975, с. 384).
-- См. письмо Дорошевича к К. С. Станиславскому (раздел "Письма).
Альфонс -- любовник, находящийся на содержании у женщины. Образовано от имени главного героя комедии А. Дюма-сына "Господин Альфонс".
... начальник станции читает толстовскую "Грешницу". "Грешница" (1858) - о блуднице, прощенной Христом, - была в репертуаре литературных вечеров и пользовалась большой популярностью.
Ницше... доказывает, говорят, в своих книгах, что можно делать фальшивые ассигнации. "Вишневого сада". Ницше Фридрих (1844--1900) - немецкий философ, один из основателей "философии жизни".
"Чумазый" -- название кулаков из крестьян, мещанства, купечества, разбогатевших после отмена крепостного права на скупке земель у разорившихся помещиков. Кличка впервые была введена М. Е. Салтыковым-Щедриным в "Мелочах жизни" (1886).
... про которых говорится в терпигоревском "Оскудении"... -- Терпигорев (псевдоним Агава) Сергей Николаевич (1841--1895) - русский писатель, известность ему принесла книга "Оскудение. Очерки, заметки, размышления тамбовского помещика" (1880), запечатлевшая быт и нравы дворянства, жизнь деревни до и после крестьянской реформы.
-- Слова Вершинина из пьесы "Три сестры" (1900): "Через двести, триста лет жизнь на земле будет невообразимо прекрасной, изумительной".
Очень хороша г-жа Книппер. -- Книппер-Чехова Ольга Леонардовна (1868--1959) - русская актриса. С 1898 г. и до конца жизни работала в Художественном театре. В "Вишневом саде" выступила в роли Раневской. Талант Книппер-Чеховой отличался глубиной чувств и сдержанностью их выражения, психологической тонкостью и строгостью
-- К. С. Станиславский играл в "Вишневом саде" Гаева.
Трогательный образ старого слуги дает г. Артём. -- А. Р. Артём исполнил роль Фирса.
... веет от исполнения Г. Леонидова.
Москвин Иван Михайлович (1874--1946) - русский актер. Начинал в провинции, работал в Театре Корша, с 1898 г. в труппе Художественного театра. В "Вишневом саде" выступил в роли Епиходова. Был мастером воплощения русских типов.
(настоящая фамилия Шверубович) Василий Иванович (1875--1948) - русский актер. Работал в Театре A. C. Суворина, играл в провинции, с 1900 г. состоял в труппе Художественного театра. Обладал большим сценическим обаянием, редким по красоте голосом, пластичностью движений. Был любимым актером русской демократической интеллигенции. Не замыкался в рамках определенного амплуа, создавал образы как исполненные высокого драматизма, так и комедийной остроты. В "Вишневом саде" играл Трофимова.