КЪ ЧЕХОВСКОМУ ЮБИЛЕЮ
"Аполлонъ", No 5, 1909
Пятидесятая годовщина со дня рожденiя Антона Чехова ознаменовалась обычными юбилейными фразами. Въ Москве, где Чеховъ похороненъ, фразы эти прозвучали искреннее, въ Петербурге - суше и оффицiальнее. И газеты въ Москве откликнулись на этотъ юбилей громче, чемъ въ Петербурге. Такъ, напримеръ, кроме обычныхъ въ этихъ случаяхъ воспоминанiй разныхъ лицъ, въ чеховскомъ номере "Русскаго Слова" помещено целыхъ десять самостоятельныхъ статей о Чехове. Къ юбилею писателя выпущено въ светъ также и несколько книгъ, посвященныхъ его творчеству. Изъ нихъ, прежде всего, хочется отметить вышедшее въ Москве "Собранiе писемъ А. П. Чехова" подъ редакцiей В. Брендера {Собранiе писемъ А. П. Чехова подъ редакцiей и съ комментарiями Владимiра Брендеръ. Вступительная статья Ю. Айхенвальда. Томъ I. Книгоиздательство "Современное творчество". Москва. 1910. Ц. 1 р. 25 к.}.
"Письма Чехова похожи на его разсказы,-- говоритъ Ю. Айхенвальдъ въ предисловiи къ этому собранiю,-- отъ нихъ трудно оторваться". Это обаянiе милаго намъ всемъ Чехова испытываетъ, я думаю, всякiй, кто только начинаетъ читать чеховскiя письма. Жалко только, что писемъ этихъ въ московскомъ изданiи немного. Приведена переписка всего съ тридцатью восемью лицами, причемъ более половины писемъ адресовано на имя пяти лицъ: Ф. О. Шехтеля, А. Н. Плещеева, И. Л. Щеглова, Е. И. Егорова и В. А. Поссе. Очевидно, сборникъ изданъ спешно: напечатано лишь то, что было подъ рукой.
"3аря" также поспешило съ выпускомъ книги большого формата подъ названiемъ "Юбилейный Чеховскiй сборникъ" {Юбилейный Чеховскiй сборникъ, книгоиздательство "3аря". Москва. 1910. Ц. 1 р.}. Однако, ни большой форматъ, ни громкое названiе, ни аляповатая обложка съ напечатанными на ней более или менее известными именами не искупаютъ жалкаго впечатленiя, производимаго этой книгою. Дело въ томъ, что Юбилейный сборникъ образуютъ всего шесть статей, причемъ две изъ нихъ были написаны еще въ 1899 и 1901 гг., a третья, занимающая более половины книги, была не только написана, но даже и напечатана въ 1906 году въ "Мiре Божьемъ". Такимъ образомъ, Юбилейный сборникъ въ большей своей части является попросту случайнымъ собранiемъ случайныхъ и залежавшихся статей.
Ведь никому не интересно теперь, черезъ пять летъ после смерти Чехова, читать, что Чеховъ "сталъ глубокомысленнымъ и, при своей меланхолической простоте, духовно содержательнымъ", что талантъ Чехова "двигается, подвигая впередъ и русскую литературу", и что онъ "все глубже и шире развивается". Никто ведь не станетъ теперь читать пространныхъ изложенiй давно всемъ известныхъ чеховскихъ разсказовъ и описанiе чеховскихъ типовъ, давно уже ставшихъ символами. A между темъ все это имеется въ двухъ старыхъ статьяхъ А. Волынскаго, неизвестно зачемъ напечатанныхъ книгоиздательствомъ "3аря".
Статья М. Неведомскаго характеризуетъ Чехова, какъ поэта "безкрылаго". Чеховъ "былъ вернымъ сыномъ своей эпохи, продуктомъ, жертвой восьмидесятыхъ годовъ". Эти годы, по мненiю г. Неведомскаго, и обрезали Чехову крылья. На десятке страницъ пытается авторъ подогнать Чехова подъ те или другiя "идейныя" мерки, причемъ "идеи" берутся имъ здесь почему-то лишь въ сфере общественности или даже уже: въ сфере политики. Къ большой досаде автора, Чеховъ, оказывается, не подходитъ ни подъ марксистскую формулу, ни подъ кадетскую, его никакъ не усадишь ни на крайней правой, ни въ центре, ни на крайней левой. Какъ тутъ быть? И г. Неведомскiй принужденъ констатировать въ Чехове "косолапое" отношенiе къ "идеямъ" (экiй увалень этотъ Чеховъ!). Отсюда и недостатки отдельныхъ его разсказовъ и драмъ. Такъ, напримеръ, герой "Разсказа неизвестнаго человека" не долженъ былъ влюбляться въ Зинаиду Федоровну и разочаровываться въ своихъ идеяхъ. Профессоръ изъ "Скучной исторiи" долженъ былъ дать Кате точный и определенный ответъ, какъ ей жить и что ей делать (вероятно, въ духе марксизма). Въ "Доме съ мезониномъ" пейзажистъ-толстовецъ "являетъ изъ себя (?) какое-то редко встречающееся сочетанiе" (стр. 89), онъ "страненъ" и "неловко задуманъ" (опять-таки въ партiйныя рамки не втиснешь). Странны для автора и Лихаревъ въ разсказе "На пути", и докторъ Астровъ изъ "Дядя Вани", и Вершининъ изъ "Трехъ сестеръ". Все эти типы, по мненiю г. Неведомскаго, обнаруживаютъ "смутное и не тонкое трактованiе Чеховымъ всехъ нашихъ направленiй и идейныхъ лагерей, неуменІе разбираться въ нихъ". Однако, въ конце концовъ, г. Неведомскiй примиряется съ неловко задуманными и не тонко трактованными типами Чехова и съ косолапымъ отношенiемъ его къ идеямъ. Дело въ томъ, что "отрицательныя стороны своей отрицательной эпохи Чеховъ изобразилъ и обнялъ въ обобщенiяхъ, которыя навсегда останутся памятниками этой эпохи и, пожалуй, угрозой и назиданiемъ для эпохъ другихъ"
темы къ теме, съ удивительео меткими подчасъ сравненiями, съ досадными иной разъ промахами. Д. Философовъ, въ статье "Бытъ, событiя и небытiе", говоритъ о "чеховщине" достаточно умно и холодно. Но и эти две статьи не искупаютъ основного недостатка Чеховскаго сборника: большой его убогости. Очевидно, что и Чеховъ, и юбилей тутъ не при чемъ; сборникъ - просто мелкое коммерческое предпрiятiе, подогнанное къ юбилею и разсчитывающее на легковерную или же нетребовательную публику. Въ небольшой книжке И. Джонсона {И. Джонсонъ, Чеховъ и его творческiй путь. Изданiе книжнаго магазина "Трудъ". Кiевъ. 1910. Ц. 60 к.}, объединяющей въ себе статьи, также напечатанныя уже въ разныхъ изданiяхъ, творческiй путь Чехова рисуется,-- сказалъ бы я,-- очень наивно. Сначала "веселые, забавные разсказы, полные довольно безпритязательнаго юмора"; затемъ "вдумчивое" отраженiе действительности, при убежденiи, что "въ жизни нетъ ни нравственнаго закона, ни разума, ни смысла"; далее идетъ "тоска и назреванiе въ душе писателя активныхъ чувствъ, толкавшихъ на борьбу, на вмешательство въ историческiй процессъ", и про истекающая отсюда уверенность, что "есть нравственный законъ", после чего въ душе Чехова, по удостоверенiю критика, загорается "горячее желанiе твердой веры въ возможность участвовать въ перестройке жизни по идеаламъ правды, разума и счастья", и все кончается весьма благополучно; тоски какъ не бывало, и свой рано прерванный творческiй путь Чеховъ заканчиваетъ совсемъ ужъ въ мажорномъ тоне, призывомъ къ жизни и радости.
Совсемъ идиллiя!
Глубокая и тихая какъ омутъ, какъ омутъ загадочная душа Чехова давно ужъ притягиваетъ къ себе изследователей его творчества. Одни, наивно думая, что омутъ можно измерить съ берега, тенденцiозно тычутъ своей утилитарной палкой въ воду и говорятъ о "ликвидацiи дворянской культуры", объ "активномъ участiи въ жизнестроительстве", о "процессе демократизацiи" и т. д. Другiе, оставивъ сушу, измеряютъ омутъ весломъ, всякiй своимъ: кто идеалистическимъ, кто реалистическимъ, кто религiозно-мистическимъ. Но все они бороздятъ лишь тихую поверхность воды. Темный омутъ молчитъ. Выезжаютъ къ омуту на лодке (людей посмотреть и себя показать) и свистуны {Выраженiе А. П. Чехова по поводу Макса Нордау (см. Собранiе писемъ, стр. 198).} вроде некоего Фиделя, выпустившаго "Новую книгу о Чехове" {Фидель. Новая книга о Чехове. (Ложь въ его творчестве). Спб. Ц. 60 к.}.
Въ книге этой говорится, что все творчество Чехова, при "недостатке y него чутья" (стр. 32) - сплошная фальшь и ложь; что мiросозерцанiе его "вздорное" (стр. 29); что отъ иныхъ словъ его "смердитъ" (стр. 31); что отношенiе его къ народу "чисто буржуазное, стороннее, гадливое, брезгливое, равнодушное, безучастное и безличное" (стр. 37); что если Чеховъ и былъ "художественнымъ историкомъ", то историкомъ онъ былъ "куцымъ, однобокимъ, больнымъ и тенденцiознымъ" (стр. 40), и что писалъ онъ "нудную чепуху" (стр. 35). Причина всего этого лежитъ, по мненiю Фиделя, главнымъ образомъ, въ томъ, что Чеховъ былъ больной человекъ. "Ни одинъ русскiй художникъ слова не затемнилъ нашего быта и нашего нацiональнаго духа въ такой степени, какъ Чеховъ,-- говоритъ авторъ этой тупой книжки (стр. " тамъ мещанство, мужики, духовенство, курсистки, студенты, чиновники, проститутки, лица неопределенныхъ состоянiй и положенiй и проч. Со всеми ими я дышалъ однимъ воздухомъ и не какъ чужакъ, a честно и любовно залазилъ (!) къ нимъ въ душу" (стр. 6).
Немудрено, что въ душу Чехова проникнуть Фиделю не удалось; зато онъ "залазитъ" въ частную жизнь покойнаго писателя, касается интимныхъ сторонъ его семейной жизни и въ этомъ отношенiи конкурируетъ съ сотрудникомъ "Новаго Времени" Ежовымъ, который недавно еще увековечилъ свое имя вылитымъ на Чехова ушатомъ грязи.
Чеховъ умеръ, но зато живы все эти Фидели, Фидельки и Моськи, что лаютъ на слона.
Э.