Шерешевская М. А.: Переводы Чехова на английский язык (проза и письма)
Глава 4

4

Юбилейные чеховские годы: 1954 — пятидесятилетие со дня смерти, 1960 — столетие со дня рождения, были отмечены чрезвычайным интересом к Чехову в странах английского языка, особенно в Великобритании и США. Увеличилось число чеховских спектаклей, переизданий переводов его прозы и драматургии; в периодической печати публиковались юбилейные статьи. Однако наиболее значительным можно считать появление в 1950—1960-м гг. нескольких монографий, посвященных жизни и творчеству Чехова¹⁵². Последнему обстоятельству несомненно содействовало как значительное оживление чеховедения в Советском Союзе, так и укрепление культурных связей между советскими и зарубежными исследователями, в свою очередь способствовавшее расширению и углублению работы славянских кафедр английских и американских университетов.

Выход первого Полного собрания сочинений и писем А. П. Чехова (1944—1951) и ряда литературоведческих работ, в которых наметился поворот в отношении к его личности и творчеству, к поэтике его произведений¹⁵³, не замедлил сказаться и на английской чеховиане. Непосредственно это проявилось в том, что переводчикам стали доступны многие ранние литературные работы Чехова, не включавшиеся в предыдущие издания его сочинений. С другой стороны, суждения советских чеховедов нашли отклик и были использованы английскими и американскими исследователями, послужив во многом опорой для их концепций и выводов.

Английские монографии о Чехове оказали активное воздействие и на перевод. Хотя в отличие от критиков 20-х годов, судивших о Чехове в основном без знания его родного языка, английские чеховеды 50—60-х годов — Магаршак, Хингли, Виннер, Симмонс и другие — изучали его творчество и связанные с ним материалы по русским источникам, свои анализы, суждения и выводы они адресовали англоязычной аудитории и, следовательно, излагали их по-английски, иллюстрируя выдержками и цитатами в переводе на английский язык. Однако оказалось, что принятые переводы, в том числе и переводы К. Гарнет, вызывавшие восхищение ее современников, стилистически неадекватны подлинникам и не могут служить должной иллюстрацией в серьезном исследовании. Р. Хингли, например, решительно отказался пользоваться имевшимися вариантами, заменив их своими. Остальные авторы подвергали приводимые ими переводы значительной переработке и редактуре¹⁵⁴. Вывод о необходимости пересмотра английских текстов Чехова напрашивался сам собой. Тем более, что нарекания по адресу гарнетовских переводов начали раздаваться еще в довоенные годы. Правда, поначалу они касались только переводов пьес. Еще в 1938 г. американские театральные критики указывали на тяжеловесность диалогов в гарнетовских вариантах, приветствуя новые переводы Старка Янга как значительный шаг вперед по отношению к работам его предшественницы. По мнению критики тех лет, Гарнет не владела сценическим диалогом и даже воздвигала "языковой барьер" между сценой и театральным залом¹⁵⁵. Вслед за Янгом переводчики стали один за другим предлагать свои варианты чеховских пьес: на протяжении двух десятилетий число переводов "Чайки" возросло до 17, "Вишневого сада" до 12 и т. д. В 50-е годы на неполноценность гарнетовских переводов стали указывать все более настойчиво. Впоследствии, как бы подводя итог этой "ревизии", Хингли писал в приложении к своей монографии "Новая книга о жизни Антона Чехова":

«Хотя Гарнет далеко не самый несведущий переводчик Чехова, ее английский язык портит налет неестественности. Читатели, не владеющие русским языком, нередко относили эту черту на счет отражения переводчицей некой соответствующей особенности оригинала; а между тем какими бы качествами ни отличался язык Чехова, неестественностью он никоим образом не страдает. Исследование показывает, что экзотическая окраска, присущая гарнетовским и некоторым другим переводам, не более как результат поспешности, с которой они выполнялись. Именно "переводизм", а не какой-либо придуманный стилистический прием, придают гарнетовскому Чехову тот оттенок языковой отдаленности, которая порою человеку некомпетентному нравится как специфически "русский"»¹⁵⁶.

Однако раскритиковать старые переводы было куда проще и быстрее, чем создать новые, соответствующие как современным представлениям об особенностях чеховского языка и стиля, так и высоким требованиям стилистической адекватности, предъявляемыми во второй половине XX в. к искусству перевода. Чеховская "простота" могла быть воссоздана только в результате тщательного и вдумчивого отбора языковых и стилистических средств. А на это даже самым талантливым и знающим переводчикам нужно было время. Поэтому неудивительно, что 50-е годы не дали новых вариантов уже известных в переводах чеховских вещей. Юбилейные 50-е и в Англии, и в Америке прошли под знаком расширения знакомства с Чеховым. Более 60 рассказов 1882—1887 гг. был представлены в четырех сборниках, вышедших на протяжении этих лет в Лондоне (в 1953 г. — "Роман с контрабасом и другие рассказы" в переводе А. Фицлайэн и К. Зиновьева, в 1960 г. — "Ранние рассказы" в переводе Н. Готлиб¹⁵⁷ и в Нью-Йорке (в 1954 г. "Неизвестный Чехов" в переводе А. Ярмолинского, в 1959 г. — "Петров день и другие истории" в переводе Ф. Г. Джонза)¹⁵⁸.

Примечательно, что эти переводы, каковы бы ни были одаренность и знания переводчиков, делались с учетом замечаний, высказанных по адресу К. Гарнет. Все их отличает большее или меньшее использование разговорной речи, ее лексики, идиоматики и синтаксиса. Наиболее последовательным, систематически следующим поставленной перед собой задаче переводчиком выступил А. Ярмолинский, чей пример в какой-то степени определил характер и двух других американских авторов, воссоздавших по-английски ряд рассказов А. Чехонте.

А. Ярмолинский обратился к Чехову еще в конце 40-х годов; часть своих переводов чеховских произведений он включил в однотомник "Портативный Чехов"¹⁵⁹ (1947), куда вошло 28 рассказов, две пьесы ("Медведь" и "Вишневый сад") и подборка из 19 писем, в основном также в переводе Ярмолинского. Книга была снабжена вступительной заметкой, перечнем важнейших биографических дат и избранной библиографией. Впервые рассказы были размещены в сборнике в хронологическом порядке, правда, с некоторыми смещениями.

Свои задачи как составителя сборников чеховской прозы и переводчика Чехова Ярмолинский сформировал в предисловии к тому "Неизвестный Чехов"¹⁶⁰, куда вошли 20 рассказов, сценка "О вреде табака" в двух вариантах, несколько очерков и отрывки из путевых записок "Остров Сахалин", ранее не воспроизводившиеся по-английски. Предлагая англоязычному читателю познакомиться с ранними рассказами Чехова — они составляли в сборнике львиную долю, — Ярмолинский указывал, что эти рассказы «с самого начала <...> свидетельствовали о подлинном чувстве смешного, о сатирической жилке, об остром глазе на характерную деталь во нешности и поступках, об остром слухе к живой речи, о проявлении того "таланта человечности", с присущими ему всепониманием и состраданием, которые и обозначают писателя по имени Чехов»¹⁶¹. Иными словами, как составитель Ярмолинский ставил себе задачу показать развитие чеховского таланта, а как переводчик стремился передать по-английски указанные им выше чеховские черты.

Рассказы следовали в строго хронологическом порядке. В переводе значительно шире, чем у предшествующих переводчиков, использовалась разговорная лексика и идиоматика, включая американизмы: например, a slew of aristocratic schoolmates ("куча институтских подруг-аристократок" — "Оба лучше", 1885), chuck it! ("наплюй!" — "Водевиль", 1884) и др. Ярмолинский вводил даже более низкие, чем у Чехова, разговорные обороты, например, I give him a dressing ("я его распекаю" — "Двое в одном", 1883), chumming with ("... за панибрата" — "Староста", 1885), when in his cups ("когда был пьян" — "Perpetuum mobile", 1884) и т. д., компенсируя ими в целом более высокий регистр речи персонажей в переводимых им рассказах. В ряде случаев переводчик пытался проиллюстрировать полуграмотную речь: например, у Чехова: "... могу без скромности и всяких там репрессалий сказать тебе" ("Староста") в переводе Ярмолинского: "... I can tell you without false modesty and without exadjuration" (вместо правильного exaggeration); у Чехова: "... физиомордия, знаешь, этакая тово" (там же), в переводе Ярмолинского: "And his physiogmony too...(вместо правильного physiognomy) и т. д. В речи персонажей впервые широко используются стяженные формы вспомогательных и модальных глаголов don't, doesn't, ain't, can't, многократное отрицание. I wasn't doing no one no harm и другие лексические, морфологические и синтаксические структуры, отклоняющиеся от грамматической нормы.

Таким образом, язык персонажей получил куда более живое, естественное, приближающееся по интонации, манере, лексике и идиоматике звучание к языку чеховских героев. Именно поэтому удачными оказались переводы тех ранних рассказов, в которых повествование ведется от имени героя с характерной речевой окраской ("Оба лучше", "Староста") или же, где диалог преобладает над авторским текстом ("Винт", "Утопленник"). Менее удачным оказался перевод трех рассказов зрелого периода "Неосторожность", "У знакомых", "Мужики". В них, как и во всех произведениях Чехова последних лет, в авторском повествовании преобладает несобственно-прямая речь, т. е. такое повествование, которое грамматически оформлено как авторская речь, но по своей лексике, некоторым синтаксическим структурам и интонации совпадает с речью того из персонажей, с чьей точки зрения в данном отрывке, части, главе и т. д. ведется рассказ. Этот, как и другие приемы объективизации авторской речи характерны для зрелого Чехова, но и в ранних его рассказах речь персонажа нередко проникает в речь автора, накладывая на нее свой отпечаток¹⁶² (Ш. Андерсон, Хэмингуей, Фолкнер, Сэлинджер и многие другие) уже имела огромный опыт по использованию этого приема, унаследованного частично и от Чехова.

В 60-е годы, на протяжении пяти лет (с 1961 по 1965 г.), английские и американские издатели опубликовали восемь сборников¹⁶³, в которых предлагались новые английские варианты таких уже неоднократно переводившихся рассказов Чехова, как "Черный монах", "Дом с мезонином", "Дама с собачкой" и другие. Все это были попытки — удачные и неудачные — воссоздать чеховскую прозу в ее стилистической неповторимости, во всем богатстве ее интонаций, с лексическим разнообразием и синтаксисом, характерным для современного психологического письма, одним из пионеров которого был Чехов. Задаче сделать языковую фактуру перевода адекватной поэтическому духу подлинника сопутствовала другая, ее обусловливавшая: только воссоздав чеховскую прозу в ее подлинном стилистическом ключе, можно было полностью разрушить годами питавшую мнения англоязычной аудитории легенду о Чехове — певце "хмурых людей" и о Чехове — печальнике о никчемности "интеллиджентсиа" с ее тонкой, но не приспособленной к тяготам современной жизни душой. И та, и другая точка зрения на Чехова если и не получила прямого подтверждения в стилистике английских переводов его прозы 20-х годов, то, во всяком случае, не разрушалась ею. Напротив, усредненный, "переводческий" язык ранних английских вариантов позволял делать неправомерные выводы о якобы "серой тональности" чеховского языка, которой одни находили оправдание в том, что она подобна колориту "черно-белой гравюры мастера, чьи тончайшие градации чиароскуро заменяют яркую цветную гамму"¹⁶⁴ (Э. Гарнет), другие в том, что "этот серый тон русского писателя соответствует умонастроению, господствующему в послевоенной Англии" (Д. Мирский)¹⁶⁵.

Разрушить "легенду" не только при помощи тщательного анализа содержания и образов чеховской новеллы, но и дав ей иное языковое обличье в переводе, показав всю палитру его красок, языковых приемов и средств — такова была задача.

«Подзаголовок книги Нины Тумановой (о Чехове. — М. Ш.) — "Голос сумеречной России"¹⁶⁶ — резюмирует все ложное и неразумное, воплотившееся в этом стереотипе», — писала Р. М. Мэтью в послесловии к новым переводам А. Даннинген шести повестей Чехова — "Палата № 6", "Дуэль", "Скучная история", "Моя жизнь", "Именины" и "В овраге". Нам предлагают видеть в Чехове наблюдателя человеческих "безмозглостей", сочетающего едкий юмор с всепрощающей жалостью, чьи нежные, воздушные "этюды настроений" улавливают вибрации человеческой души и мягко увещевают соотечественников жить лучше... Да, Чехов несомненно был мудр, сострадателен, неравнодушен к людям, но он был также суров, скептичен, даже безжалостен, в том смысле, что не боялся приводить свидетельства всей глубины и необъятности человеческой тупости, как не боялся изображать насилие, тайное и явное, уродовавшее жизнь его современников"¹⁶⁷.

Венцом этих усилий создать "нового" английского Чехова, в полной, по возможности, мере соответствовавшего тем концепциям его творчества и поэтики, которые опирались на глубокое и всестороннее изучение его жизненного и писательского пути, было предпринятое в 1964 г. академическое издание пьес и поздних прозаических сочинений Чехова в переводе Р. Хингли, которое было завершено им в 1980 г.¹⁶⁸

Практически как переводчик Чехова Р. Хингли выступил еще в 1950 г.: свою первую книгу о русском новеллисте и драматурге — "Чехов. Очерки жизни и творчества" — он, как уже упоминалось, иллюстрировал собственными переводами.

Признавая заслуги К. Гарнет, "сослужившей великую службу английским читателям, открыв им в начале 20-х годов доступ к произведениям Чехова"¹⁶⁹, он тем не менее считал существенным недостатком гарнетовского "Собрания рассказов А. П. Чехова" (1916—1922) произвольное расположение в нем чеховской прозы. Хингли видел в этом одну из причин того факта, что рассказы и повести Чехова, являющиеся, по его мнению, самой ценной частью чеховского наследия, пользуются в Англии меньшей популярностью, чем его пьесы. Читающая публика не имела возможности должным образом оценить Чехова-новеллиста, так как в гарнетовском собрании "образцы чеховского зрелого, обдуманного стиля шли вперемежку с разного рода ранними юморесками, набросанными наспех, чтобы погасить срочный счет бакалейщика"¹⁷⁰.

Книга Хингли, написанная с учетом новых материалов и работ советских литературоведов о Чехове, во многом содействовала более правильному восприятию Чехова в Англии¹⁷¹. Значительное место в книге было уделено стилю и языку чеховской прозы, а также вопросу о воспроизведении ее на иностранных языках.

Прослеживая творческую эволюцию Чехова, Хингли, вслед за многими советскими исследователями, ведет ее от ранних бытовых сценок, пародий и юморесок, в которых отмечает сатирическую направленность в духе гоголевской традиции, к психологическим рассказам 1886—1887 гг., наметившим основные черты поэтики чеховской новеллы, и далее к зрелому творчеству 1888—1904 гг., когда эти черты воплотились в законченную систему, открывавшую новые пути в психологической прозе XX в. и в значительной мере определившую ее развитие.

¹⁷² отмечал лаконичность его языка, музыкальность его прозы и считает, что она много теряет при переводе. Напротив, Д. С. Мирский утверждал, что проза Чехова не обладает какой бы то ни было мелодикой, язык ее, как и язык драм, бесцветен, лишен индивидуальности, а все герои говорят на одном — чеховском языке. Само собой разумелось, что переводить Чехова не может составить большого труда. Излагая это суждение Мирского, Р. Хингли не без сарказма комментирует, что "не только по этим вопросам компетентные судьи разойдутся с ним во мнениях"¹⁷³.

Сам Хингли придерживается противоположной точки зрения. Опираясь на высказывания Горького — "Как стилист Чехов недосягаем, и будущий историк литературы, говоря о росте русского языка, скажет, что язык этот создали Пушкин, Тургенев и Чехов"¹⁷⁴, Хингли видит в чеховской прозе пример исключительной динамичности и музыкальности. Он отмечает как существенную особенность стиля Чехова чрезвычайную точность в выборе "раскрывающей" (suggestive — буквально — наводящей на мысль) языковой детали. Не случайно между книгой Хингли о Чехове и первым изданным им томом переводов из Чехова прошло почти пятнадцать лет. Столько же заняла работа над "Оксфордским Чеховым".

Оксфордское издание сочинений Чехова — "Оксфордский Чехов" (The Oxford Chekhov) — включает 9 томов, из которых в три первых вошли все драматические произведения Чехова, а в остальные шесть его художественная проза, начиная с повести "Степь". Тома выходили не в порядке обычного следования, а по мере их готовности: в 1964 г. — т. 3: "Дядя Ваня, Три сестры, Вишневый сад, Леший"; в 1965 — т. 8: "Рассказы 1895—1898 гг.", в 1967 — т. 2: "Платонов, Иванов, Чайка", в 1968 — т. 1: "Одноактные пьесы", в 1970 — т. 5: "Рассказы 1889—1891 гг.", в 1971 — т. 6: "Рассказы 1892—1893 гг.", в 1975 — т. 9: "Рассказы 1898—1904 гг.", в 1978 — т. 7: "Рассказы 1893—1895 гг." и в 1980 — т. 4: "Рассказы 1888—1889 гг.". В приложениях к каждому тому включены относящиеся к соответствующему периоду отрывки из литературного наследия Чехова, не публиковавшиеся при его жизни. В пределах 4—9 томов все рассказы и повести Чехова размещены в хронологическом порядке с учетом расположения, принятого в Полном собрании сочинений и писем Чехова в 20-ти томах 1944—1951 гг., а с выходом в свет Полного собрания сочинений и писем в 30-ти томах, (с 1974 г.) за основу взято это последнее Собрание. По текстам этих же изданий делался перевод. Таким образом, в английских вариантах приняты во внимание те разночтения и изъятия, которые явились результатом запретов царской цензуры и были затем восстановлены в советских изданиях. В комментариях использованы новые материалы, опубликованные в т. 68 за 1960 г.

Чехова. Приложения, следующие за основными текстами, освещают историю их замысла, работу над ними, прослеженную по письмам, записным книжкам и воспоминаниям современников. Приводятся основные варианты текста. В примечаниях дается реальный комментарий, а также буквальный перевод и толкование отдельных мест, которые в силу тех или иных причин потребовали от переводчика функциональных замен. В конце каждого тома приведена избранная библиография, где указываются источники, существующие английские переводы, биографическая и критическая литература на английском и русском языках, сборники писем и мемуаров, переведенные на английский язык, а также русские работы по истории периода, использованные при работе над томом.

Определяя переводческие задачи нового издания, Р. Хингли писал: «Мы пытались пользоваться современным английским языком, живым, но не вульгарным (lively without being slangy). Более всего мы стремились исключить тот "переводческий язык", который в прошлом так часто придавал переводам русской литературы ненатуральное, если не сказать нарочитое, специфическое звучание, имеющее очень мало соответствия чему-нибудь в русских оригиналах"¹⁷⁵.

В связи с этой общей задачей — дать стилистически верный языковой эквивалент — Р. Хингли ставит и ряд частных, ранее не привлекавших внимания английских переводчиков Чехова. Это прежде всего передача собственных имен персонажей, в том числе, развернутой системы русских уменьшительных и ласкательных имен на английский язык, где такая система практически отсутствует; это способы выражения разного рода экспрессивно-эмоциональных слов и оборотов, в том числе и бранных; обозначение средствами английского языка различных установлений и учреждений, типичных для России конца XIX — начала XX в. (например, земство) — т. е. все то, что относится к области "непереводимого в переводе". Особое внимание уделено труднейшей проблеме — переводу просторечья и тех форм лексико-грамматических отступлений от правильной речи, которые вызваны социальной, профессиональной или иной другой принадлежностью персонажа. В последнем случае Хингли широко использует приемы целостного преобразования и компенсации¹⁷⁶.

Длительная подготовка к работе над переводами текстов, тщательно обдуманный выбор общего стилистического и языкового ключа не могли не сказаться на качестве переводов Р. Хингли. В них впервые в какой-то мере передана та "непревзойденная энергия краткости" и та "музыкальная тональность речи", которые отмечали в прозе Чехова все писавшие о его стиле. Достигается это прежде всего тем, что Р. Хингли, в отличие от своих предшественников, опыт которых он по собственному признанию тщательно изучал, отказался от копирования русского синтаксиса, предлагая всякий раз весьма удачные адекватные русским синтаксическим структурам английские решения.

Например:

Употребив специфическую английскую форму страдательного оборота I was told и соответственно изменив как субъектно-объектные отношения в предложении, так и порядок следования прямой речи и комментария к ней, Хингли добился адекватной интонации, краткости и выразительности предложения.

Или:

Русское предложение, в котором состояние выражено глагольной формой с дополнением (не имела забот, проводила жизнь) в одном случае переданы по-английски глаголом-связкой с предикативным членом (was a carefree person), что естественно для английского синтаксиса, а в другом изменен порядок слов и введен глагол с дополнением, выраженным однокоренным существительным (lived a life of..) — специфическая для английского языка синтаксическая структура (cognate object).

Строя синтаксис своих переводов подобным образом, Р. Хингли добивается естественного звучания английских чеховских текстов, сохраняет правильную интонацию и правильное распределение логических и эмфатических ударений как в повествовании, так и в диалогической речи.

Главная же особенность переводов Хингли в том, что в них в значительной мере воссоздается несобственно-прямая речь, характерная для стиля зрелого Чехова, который широко использовал эту лексико-синтаксическую структуру в повествовании. Именно через этот стилистический элемент реализовалась чеховская объективность в показе жизненных явлений и раскрытии человеческой психологии. Английские тексты чеховских переводов Хингли построены, как правило, с учетом тех необходимых вкраплений, которые делают авторское повествование близким по духу и тональности к речи того героя, чье видение является в рассказе господствующим. Это воссоздание несобственно-прямой речи, последовательно проведенной Хингли во всех переводах чеховской прозы, делает его тексты по сравнению с предыдущими интонационно более адекватными чеховским.

"Оксфордский Чехов" вызвал большой интерес в английской критике, в целом оценившей это новое английское собрание сочинений Чехова весьма положительно. "Ни один русский автор не был еще представлен английским читателям с такой полнотой, как представлен им Чехов на страницах этого издания" — писал один из рецензентов "Оксфордского Чехова", критик К. Браун¹⁷⁷. Переводческие принципы Хингли нашли полную поддержку у рецензента, считающего, что по сравнению с предшествующими переводами, включая гарнетовские, значение которых он никоим образом не отрицает, "английский Чехов" Хингли отличается естественностью звучания, в особенности в диалогах.

Еще более хвалебный отзыв переводы Хингли получили у английского исследователя чеховской прозы Д. Рейфилда, полагавшего, что «появление "Оксфордского Чехова" в значительной мере снимает языковые барьеры»¹⁷⁸, существующие для восприятия Чехова англоязычным читателем.

Более трезвой точки зрения придерживается известный английский критик В. С. Притчет¹⁷⁹ просторечные формы и слэнг, относящиеся к значительно более позднему, чем чеховский, периоду. В целом его высказывания подтверждают мнение К. Чуковского, что, хотя "к чеховским тексам переводчики стали относиться любовно и бережно, но даже перед самыми лучшими из них встают порой почти непреодолимые трудности..."¹⁸⁰ При всем внимании к передаче просторечья и различных экспрессивно и эмоционально окрашенных форм языка, отклоняющихся от грамматической нормы, он, как пишет Чуковский, воспроизводит их далеко не всегда, и язык перевода во многом уступает подлиннику в лексическом многообразии и колоритности.

"Оксфордский Чехов" подытожил работу над созданием нового "английского Чехова" и в известной мере ограничил число попыток на этом поприще других переводчиков. В 70-е годы, за редкими исключениями¹⁸¹, ежегодно публикуемые сборники прозаических произведений зрелого Чехова являлись либо переизданиями старых переводов, в том числе и ранних¹⁸², либо удешевленными выпусками переводов Р. Хингли, рассчитанными на широкие круги читателей.

"Оксфордский Чехов" прекратилось, однако работа по воссозданию новеллистического наследия Чехова на английском языке на этом по-видимому не закончилась. В 1982 г. в Лондоне вышел однотомник "Чехов. Ранние рассказы, 1883—1888"¹⁸³, составленный и переведенный английскими чеховедами П. Майлзом и Г. Питчером, уже известными своими переводами из Чехова и работами о нем. Однотомник включил тридцать пять рассказов. Все они уже в разное время переводились на английский язык, некоторые, как, например, "Страшная ночь", "Ванька" (1886), "Верочка", "Поцелуй" по многу раз. Цель нового однотомника, как указывают в предисловии составители-переводчики, состояла в том, чтобы показать становление Чехова-новеллиста и передать характерные стилевые особенности его ранней прозы, которая, как подчеркивают П. Майлз и Г. Питчер, и сама по себе представляет большой интерес. Как переводчики Майлз и Питчер следуют принципам, заявленным Р. Хингли: они добиваются стилистического соответствия, широко используя все виды функциональных замен и уделяя особое внимание передаче несобственно-прямой речи, которую считают "одним из тончайших приемов показа характера"¹⁸⁴ у Чехова. Стремясь сохранить в диалогах индивидуальные речевые характеристики, они вводят просторечные обороты на всех языковых уровнях. Например:

Стяженная форма, с фонетическими отклонениями "Wossat", избыточное слово — местоимение them — them nuts, объектный падеж местоимения us вместо we, существительное folks в разговорном значении "родня, близкое окружение" — все это придает репликам героя рассказа, крестьянина Дениса Григорьева, соответствующее оригиналу звучание.

Впервые переводчики попытались передать так называемые "говорящие имена", которыми пестрят ранние юмористические рассказы Чехова. Червякову из рассказа "Смерть чиновника" дана фамилия Kreepikoff от английского to creep (произносится kri: p) — ползать, пресмыкаться; конторщику Самолучшеву из рассказа "Жалобная книга" — Paragonsky, от английского paragon — лучший образец, идеал; надзирателю Очумелову из рассказа "Хамелеон" — Moronoff от moron — слабоумный, идиот; домовладельцу Трупову из рассказа "Страшная ночь" — Kadavroff от cadaver — труп и т. д.

Усилия Майлза и Питчера вдохнуть новую жизнь в английский перевод раннего Чехова вызвали много одобрительных откликов¹⁸⁵"модернизация" ими текста за счет американизмов, в последнее время проникших в разговорный английский язык, встретили справедливые нарекания В. С. Притчета¹⁸⁶.

Это неустанное и неуклонное стремление по возможности максимально приблизить английские тексты к подлинникам, постоянный и неубывающий спрос на его книги более всего другого свидетельствуют о любви к Чехову в странах английского языка. Он пользуется признанием не только как "писатель для писателей", у которого последующие поколения учатся методу, технике, приемам письма, но и как писатель, необходимый широкой читательской аудитории, сердца которой он неизменно трогает и ум которой все больше и больше питает. Подобно Шекспиру в России, Чехов в англоязычных странах, в особенности в Англии, воспринимается как "свой", вошедший в национальную литературу писатель.

Примечания

¹⁵² Hingley R. Chekhov. A biographical and critical study. L., 1950; N. Y., 1950; Chekhov, the dramatist. L., 1951; Chekhov as a dramatist. N. Y., 1952; Magarshack D. Chekhov, a life. L., 1952; Bruford W. H. Ермилов В. В. Антон Павлович Чехов, 1860—1904 (Yermilov Vl. Vl. Anton Pavlovich Chekhov, 1860—1904. L., 1957).

¹⁵³ Полоцкая Э. А. Чехов (личность, творчество) // Время и судьбы русских писателей. М., 1961. С. 322—328.

¹⁵⁴ См.: Simmons E. J. Winner Th. G. Chekhov and his prose. N. Y., 1966.

¹⁵⁵ См.: Виннер Т. Г. ЛН. Т. 68. С. 785—786.

¹⁵⁶ Hingley R. A new life of Anton Chekhov. N. Y., 1976. P. 331. Как указывает К. Дж. Хайлбрун, Констанс Гарнет всегда работала, "подгоняемая тяжелыми финансовыми обстоятельствами". После перевода "Войны и мира" (1902) она почти потеряла зрение и в дальнейшем пользовалась услугами лектрис, читавших ей русский текст вслух, сама же диктовала по-английски. "Констанс Гарнет, — приводит Хайлбрун цитату из воспоминаний Д. Г. Лоренса (Lawrence D. H. — сидела в саду, трудясь над своими великолепными переводами. Обычно, кончив страницу, она не глядя, сбрасывала ее вниз и начинала следующую. Груда росла и росла, буквально доходя ей до колен, и каждая страница была чудом" // Heilbrun C. G. The Garnett family. Op. cit. P. 164. Быстрота исполнения перевода, восхищавшая современников К. Гарнет, в 50-е годы, когда требования к этому виду искусства изменились, рассматривалась уже скорее как недостаток.

¹⁵⁷ Chekhov A. The Woman in the case and other stories / Tr. by April Fitz Lyon and Kyril Zinovieff. 1953; Early stories / Tr. by Nora Gottlieb. L., 1960.

¹⁵⁸ The unknown Chekhov. Stories and other writings hitherto untranslated / Tr. with an intr. by Avrahm Yarmolinsky. N. Y., 1954; Chekhov A. St. Peter's day and other tales / Tr. by Fr. H. Jones. N. Y., 1959.

¹⁵⁹ — в 1954, 1956, 1957, 1958, 1959, 1968, 1976 гг.

¹⁶⁰ The unknown Chekhov. Op. cit; книга переиздавалась в 1958, 1959, 1969 гг.

¹⁶¹ Ibid. P. 12.

¹⁶² См.: Чудаков А. П. Кожевникова Н. А. Об особенностях стиля Чехова (несобственно-прямая речь) // Вестник Московского университета. Сер. VII. 1963. № 2. С. 51—62.

¹⁶³ Chekhov A. Selected stories / Newly translated by Ann Dunningan. With a foreward by E. J. Simmons. N. Y., 1961; Selected stories / Tr. with an intr. by J. Coulson. L., 1963; Chekhov A. Seven short novels / Tr. by Barbara Makanowitsky. N. Y., 1963; The image of Chekhov, forty stories in the order in which they were written / Newly tr. and with intr. by Robert Payne. N. Y., 1963; Chekhov A. Chekhov A. The thief and other tales / Tr. from the Russian by Ursula Smith. N. Y., 1964; Chekhov A. Late-blooming flowers and other stories / Tr. by S. C. Chertok and J. Gardner. N. Y., 1964; Ward Six and other stories / A new translation by Ann Dunningan. With an afterward by R. W. Matthewson. N. Y., 1965; Shadows and light. Nine stories by A. Chekhov. Selected and translated by Miriam Morton, Garden city (N. Y.), 1968.

¹⁶⁴ Garnett E. Tchehov and his art // Garnett E. Friday nights. Op. cit. P. 43.

¹⁶⁵ Mirsky D. S.  4. P. 292.

¹⁶⁶ Речь идет о книге: Toumanova N. N. Anton Chekhov, the voice of twilight Russia. Op. cit.

¹⁶⁷ Chekhov A.

¹⁶⁸ The Oxford Chekhov / Tr. and ed. by R. Hingley. L.; N. Y., 1964—1980. V. I—IX.

¹⁶⁹ Hingley R. Chekhov, a biographical and critical study. Op. cit. P. 6.

¹⁷⁰ Ibid. Со значительно более резкой критикой гарнетовских переводов выступил Д. Магаршак в своем введении к сборнику пьес Чехова, который подчеркнуто озаглавил: "Подлинный Чехов" // The real Chekhov. L., 1972.

¹⁷¹ Гиленсон Б. Новые английские работы о Чехове // Вопросы литературы. 1958. № 7. С. 222.

¹⁷² Gerhardi W. Anton Chekhov, a critical study. Op. cit. P. 20.

¹⁷³ Chekhov, a biographical and critical study. Op. cit. P. 217; цитируется статья Д. С. Мирского "Чехов и англичане" — см. выше, примеч. 165.

¹⁷⁴ Ibid. P. 216; цитируется статья М. Горького «По поводу нового рассказа А. П. Чехова "В овраге"».

¹⁷⁵ Preface to The Oxford Chekhov. V. VIII. L., 1964. P. X.

¹⁷⁶ В этой связи приводим выдержки из полемики между К. И. Чуковским и Р. Хингли по поводу перевода просторечья в рассказе Чехова "Убийство". Говоря о трудности передачи чеховской лексики во всей ее полноте и многообразии на иностранный язык, К. И. Чуковский приводит пример из перевода Р. Хингли: "В 1965 г. в Лондоне в издательстве "Oxford University Press" вышел восьмой том Собрания сочинений Чехова в переводе Хингли (Hingley), автора книги о нем (1950). Там слово переведено религия (47), гравилий — гравием (51), малафтит — (52). И только грызь передана соответственно: ructure вместо канонического rupture (46)... Профессор Хингли неплохой переводчик, порою он даже передает музыкальную тональность чеховской повествовательной речи, но, воспроизводя диалоги чеховских персонажей, он обедняет их колоритную речь, делает ее бескрасочной, пресной..." (Чуковский К. И. О Чехове. М., 1967. С. 198—199).

В ответ на эту критику Хингли в предисловии к шестому тому "Оксфордского Чехова" объяснял, что, поскольку приводимая Чуковским просторечная лексика не может быть передана по-английски на соответствующем языковом (лексическом) уровне — искажение слова malachite не дало бы необходимого стилистического эффекта, — при переводе была использована просторечная форма на уровне морфологии: "Именно передавая соответствующий оттенок, я и перевел the pillars WAS done to look like malachite" (The Oxford Chekhov. V. VI. P. XI) (выделено ед. ч. was вместо грамматически правильного were). Приведены и другие примеры компенсаций на различных языковых уровнях. Поэтому, заключает Хингли, "я никак не могу признать себя виновным в тяготении к рутинной гладкости, противоречащей стилистическим установкам Чехова" (The Oxford Chekhov. V. VI. Op. cit. P. XI).

¹⁷⁷ Brown C. All or nothing (рец. на The Oxford Chekhov. V. V "Stories. 1889—1891" / Tr. and ed. by Hingley R.) // Spectator. 1970. March 21. V. 224. P. 380.

¹⁷⁸ Rayfield D. Chekhov. The Evolution of his art. L., 1975. P. 2.

¹⁷⁹ Pritchett V. S. A fast Heart-Beat // New Statesman and Nation. 1976. Febr. 13. V. 91. № 2343. P. 192.

¹⁸⁰ Чуковский К. И. О Чехове. Указ. соч. С. 194.

¹⁸¹ The sinner from Toledo and other stories / Tr. by Hinchcliffe A. Rutherford, 1972; The short stories by Anton Chekhov / Tr. by Helen Muchnic. Avon (Connecticut), 1973; Chekhov A. Short stories / Tr. and with an intr. by Fen E. L., 1974.

¹⁸² Начиная с 1970 г. издательством Books for libraries Press (Издательство для библиотек) было переиздано несколько ранних переводов: Кей (1970), М. Фелл (1970), а также издан сборник "Самые знаменитые произведения Чехова" (The best works of Anton Chekhov), куда вошли различные переводы; в других издательствах вышел ряд сборников, включивших разные переводы: Peasants and other stories / Selected and with an intr. by Wilson E. N. Y., 1977; Anton Chekhov's short stories. N. Y., 1979.

¹⁸³ Chekhov. The early stories, 1883—1888 / Chosen and tr. by Patrick Miles and Harvey Pitcher. L., 1982.

¹⁸⁴ The early stories, 1883—1888. Op. cit.

¹⁸⁵ Master of the story // The Standard. 1982. June 9; Johnson C. A. Early promise // The Yorkshire Post. 1982. June 10; Sparkling squibs // The Scotsman. 1982. June 19, etc.

¹⁸⁶ Pritchett V. S.