О. Л. Книппер - А. П. Чехову
21 [февраля] ночь [1901 г. Петербург]
Как я хочу сейчас тебя видеть, дорогой мой Антон! Как хочется поговорить с тобой о всем, что накопилось за эти дни. Я теперь совсем одна. Костя с женой уехали сегодня в Москву.
Сейчас сыграли второй раз "Дядю Ваню". Публика принимает, а газеты ругают до бесстыдства. О, как ругают! Меня совсем загрызли1"Одиноких" сплошь выругали и пьесу и исполнение.
Начала ночью, кончаю днем. Санин показывал мне все газеты - ругань самая отчаянная: актеров нет, только превозносят Станисл. и Санина2. Мейерхольда и меня заели окончательно и Андрееву и Москвина тоже. Одним словом, ужасно, милый мой! И я терзалась ужасно эту ночь, признаюсь тебе откровенно. Такое отвратительное оскорбительное отношение к нашему театру, - ты себе представить не можешь. У меня нехорошо на душе. Может, и за дело ругают; за Елену тоже выругали, теперь, конечно, и в "Трех сестрах" будут ругать. Ну, переживу, ничего! Может, это мне на пользу.
Вчера после 1-го акта влезла ко мне в уборную Яворская знакомиться. К чему? Так грубо, гадко льстила. После 4-го из партера бросила Станиславскому красную гвоздику с своей груди - трогательно! Князь ее тоже был - бледный, согбенный3.
Вот уже вечер 22-го февр. - все не могла кончить письма, такое у меня нелепое настроение. Я тебе не чужая стала, Антон? Ты меня не забыл? Не разлюбил? Твою телеграмму я получила в радостную минуту - после блестящего 1-го представления "Дяди Вани". Это был твой тоже успех. Публика потребовала послать тебе телеграмму, и тут же при открытом занавесе Немирович писал ее и прочел публике4"Одиноких", и отлично принимали. Был Горький, Поссе, тащили меня к Палкину5, но я устала, поедем с ними завтра после "Штокмана". Горький спрашивал про тебя. Он скверно, т. е. нехорошо выглядит, все, черт побери, ругается на Питер. "Половина людей здесь, говорит, жулики, а половина просто (pardon) - сволочь, есть хорошие, да и те шпионы". Завтра пойду к художнику Лагорио; его дочь была уже у меня. У них славный дом. Есть у меня здесь гимназическая приятельница, замужем за доктором, есть инженеры знакомые, есть и один мой бывший поклонник, теперь важное военное лицо, смотри, как бы я ему "трам-там" не сказала. Нигде я еще в Питере не была толком. Антон, не сердись на мои гадкие сухие письма, зато рассказывать буду много. Антон, почему мне за последнее время с нескольких сторон говорят, что ты женат? Правда это? Отчего ты мне тогда не рассказал об этом случае? Или неправда? Будто в Екатериносл. губ. на девице, кот. ты знал четыре дня? Ведь это глупости? Или это был твой брат?
Ну, спи спокойно, целуй меня горячее и люби теплее. А главное пиши, я сто лет не получаю писем - что это значит? Ведь адрес театральный есть у тебя? Или ты хочешь скрыть, что мы в переписке? Неужели это надо? Не будь немцем. Я скоро ничего не буду скрывать, надоело. Целую.
Твоя собака
Примечания
1 "Петербургской газете" 20 февраля А. Р. Кугель писал об исполнении роли Елены: "... г-жа Книппер, с неподвижным, маловыразительным лицом, сонным голосом и ленивыми движениями, представляет не замершую русалку, которую хочется разбудить, но просто очень флегматичную даму. Это - беспробудная летаргия". И далее о ней же: "Похвалы этой актрисе в некоторых журналах являются для меня совершенной загадкой". В No 9 журнала Кугеля "Театр и искусство" (25 февраля) подтверждалось: "Решительно не понравилась в Петербурге г-жа Книппер, на долю которой в Москве выпало много похвал".
2 К. С. хвалили за постановку, а Санина за роль Фокерата-отца в "Одиноких".
3 Муж Л. Б. Яворской, князь В. В. Барятинский.
4 В телеграмме, посланной Н. -Д., говорилось: "Успех громадный. По окончании овации московского характера. Потребовали послать тебе телеграмму такого текста: "Публика первого представления "Дяди Вани" шлет любимому русскому писателю привет и сердечное спасибо"" (ТН, с. 366). В тот же день Н. -Д. послал А. П. телеграмму, суммирующую отклики прессы на спектакли театра (см. там же, No 245).
5 Один из известных дорогих петербургских ресторанов.