О. Л. Книппер - А. П. Чехову
27-ое марта [1902 г. Петербург]
Вчера сыграли "Мещан", дорогой мой Антон. С успехом. Много вызывали, но после 3-го и 4-го сравнительно меньше. Я все тебя вспоминала. Ты ведь говорил, что акт надо кончать отравлением, а то последующие сцены роняют тон. Это верно. И вчера Влад. Ив. говорил, что надо просить Горького переписать к Москве 3-ий акт. Весь роман Петра и Елены настолько неинтересно поставлен в пьесе, что заканчивать акт любовной сценой между ними невыгодно. Правда? Да и слишком много внешнего шума и суеты в сцене отравления, чтоб потом угощать публику философией Тетерева и Елены. Театр был полон полиции и переодетой и мундирной. Автора кричали, но только слабо и только после 4-ого акта слышались голоса, просившие послать телеграмму, что и было сделано. Ни шума, ни скандала - ничего не было.
Играли хорошо, только не я, т. е. для других, может, и было хорошо, но я была сильно не в настроении и играла не с легкостью. Я очень скверно чувствовала себя вчера, и сегодня слаба. Буду сидеть целый день дома. "Новое время" и "Петерб. газета" хвалят всё и всех.
за старую роль, кот. заведомо идет хорошо. А тут еще неизвестно, как кому по вкусу придется, и вдруг - цветы. Баранов был очень хорош, Лужский, Артем и Роксанова.
Да, Миша все просил написать тебе про Сестрорецк под Петербургом - курорт, великолепно устроенный в чудесном лесу, на берегу моря.
Я хочу съездить посмотреть. Он думает, что тебе там должно быть по вкусу. Миша все беспокоится, почему ты не пишешь ему по поводу его фельетонов. Я, конечно, молчу. Знаю, что ты недоволен.
Через 9 дней я выезжаю. Как я буду счастлива! Какой я себя чувствую одинокой и покинутой. Прости, не буду больше ныть.
Целую мужа моего необыкновенного, хорошего, дорогого, целую в глаза, в щеки, в губы, в затылочек.
Кланяйся мамаше и всем.
Целую и обнимаю моего деспота и тирана души моей.
Твоя собака