О. Л. Книппер - А. П. Чехову
9-ое апреля утро [1903 г. Петербург]
Родной мой, не сердись, что не писала один день. Очень волновалась, была сильно утомлена, и голова болела жестоко вчера.
Два первые спектакля прошли. "На дне" - принимали неважно очень1. Пьеса не нравится большинству. Первые два акта и мы все играли почему-то вразброд. В 3-м акте Андреева так заорала, что в публике пошли истерика за истерикой, кричали: занавес! Волнение страшное. Вся зала поднялась. Было ужасно глупо. Я, сидя спиной на сцене, хохотала. Ни на минуту меня не заразили эти кликуши.
Хотя Вишневский и находит, что эти истерики спасли и пьесу и Андрееву, - я этого не нахожу, да и вряд ли кто найдет. Это было отвратительно. Ну, аплодисменты, конечно, усилились. 4-й акт играли лучше всего.
Ощущение от спектакля осталось неприятное. Все-таки какая различная публика в Москве и в Петербурге. Здесь, по-моему, более тонкая, и потому "На дне" не имело такого успеха. Зато вчера мы все отдохнули на "Дяде Ване". Во-первых, вчера днем первый раз увидели декорацию 1-го акта. Подобной красоты я еще не видывала. Ты понимаешь - я оторваться не могла! Подумай - нет боковых кулис, а просто идет сад, деревья, даль. Это удивительно. Легкость необычайная. Все деревья живые, золотистые, стволы как сделаны! Ты в восторг придешь. Решили для тебя ставить, как приедешь, чтоб ты мог полюбоваться. Я ахнула, как увидела. Молодчина Симов! Шлем ему телеграмму.
Играли вчера отлично. Публика совсем иначе отнеслась, чем к "На дне". Приятно было играть. Мы все отдохнули. Мария Петровна молодцом себя чувствует.
Чюмина приветствует своих любимцев: "На дне" - Алексееву венок, мне - большое яйцо из живых красных гвоздик с розами, ландышами; и нарциссами сделана буква К. Вчера Вишневскому венок и Лилиной такое же яйцо, но розовое. Яйца ужасно милы и оригинальны.
Театр так себе2. Зрительный зал очень хорош, мебель великолепная, только отвратительны кондитерские украшения на потолке. Уборные гадкие, сырость какая-то; вообще грязно. Много курьезов в разговорах между нашими рабочими и здешними.
На второй день был у меня мой доктор Якобсон, пришел во время нашего обеда, был мил. Уверяют, что вся моя болезнь оттого, что он со мной не поехал в Ялту. И он и Штраух ужасаются, что мне Альтшуллер велел делать горячие спринцевания. Штрауха он хвалит. Говорит, что его грызли за меня в Петербурге. Так он очень приятный, но... не настоящий доктор, мне так кажется. Чинуша.
Сегодня уже началось. Должна ехать на завтрак к графине Тизенгаузен, потом на jour fixe к Чюминой. К последней идем компанией, а к первой мне тяжело идти. Исполняю долг вежливости, т. к. она была очень мила ко мне во время болезни. Может, она и хорошая, но тип для меня неприятный, кокотистый. Понаблюдаю петерб. барынь.
Послала сейчас Харкеевич билеты на 1-ый абонемент.
все туда адресуют. Просто поленился писать, сознайся, надоело? Ну, милый, еще немножко, и увидимся. Я выезжаю отсюда 24-го и 25-го буду в Москве. Не говори потом, что я не писала. Я уже это не первый раз пишу. Целую и обнимаю тебя крепко. Телеграмму послала 5-го.
Твоя Оля
Примечания
1 Пресса, как и публика, была сурова к этому спектаклю. Дав подборку отзывов петербургской прессы ("ощущение, будто вас насильно полощут в помойной яме", "ощущение какой-то духовной тошноты" и т. п.), "Театр и искусство" подытожил: "Какой диссонанс в сравнении с московским самозахлебыванием!"
2 Гастроли проходили на сцене Суворинского театра (ныне здесь помещается Большой драматический театр).