А. И. ЮЖИН - ЧЕХОВУ
Май 1897 г. Москва
97, V.
Дорогой и горячо любимый Антон Павлович.
Не знаю, как благодарить тебя за то, что вспомнил. "Дядя Ваня" - "Леший"?
Слушай, надо непременно добиться постановки у нас или "Чайки", или "Дяди Вани". Напиши несколько строчек Пчельникову (Павел Михайлович, Контора Московских императорских театров, его превосходительство). Я поддержу всеми силами1.
Я узнал о твоей болезни в понедельник на Страстной, но о том, что ты был в клинике,-- только на Святой, иначе я хоть на минутку, чтоб не утомлять тебя, был бы у тебя.
Ты себе - пожалуй - представить не можешь, что ты мне доставил своими "Мужиками". Я не народник ни в старом, ни в новом смысле. С точки зрения "убеждений" держусь, по чистой совести, того взгляда, что народу надо помочь научиться, как выбиться из его страшной нужды. Работая большей частью в стороне от непосредственного касательства к нему, я не могу и много мудрствовать по его поводу, а, грешным делом, слияние с ним считаю настолько невозможным, насколько и восприятие его "умственных горизонтов". - Может быть, они и глубоки и таинственны и скрывают в своих нутрах обновление и спасение - я не могу "Мужики" - величайшее произведение в целом мире за многие последние годы, по крайней мере для русского человека. Перед впечатлением, которое ты на меня сделал предметом - как ты видишь, далеко меня не охватывающим и не восхищающим, бледнеет впечатление двух крупнейших вещей последних 20 лет (по-моему: я ни критик, ни даже знаток. Я просто "книжник") - "Без догмата" и "Слепой музыкант"2.
Удивительно высок и целен твой талант в "Мужиках". Ни одной слезливой, ни одной тенденциозной ноты. И везде несравненный трагизм правды, неотразимая сила стихийного, шекспировского рисунка; точно ты не писатель, а сама природа. Понимаешь ли ты меня, что я этим хочу сказать? Я чувствую в "Мужиках", какая погода в тот или другой день действия, где стоит солнце, как сходит спуск к реке. Я все вижу без описаний, а фрак вернувшегося "в народ" лакея я вижу со всеми швами, как вижу бесповоротную гибель всех его, Чикильдеева, светлых надежд на жизнь в палатах "Славянского базара". Я никогда не плачу: когда он надел и затем уложил фрак, я дальше долго не мог читать.
Насколько я не считаю нужным и возможным говорить тебе то, чего я не чувствую, ты можешь судить по моим разговорам с тобой о твоей "Палате No 6" и "Черном монахе". Сейчас я так же восторженно пишу тебе на плюс, как, может быть, несправедливо (а по-моему, справедливо) говорил тебе на минус тогда.
Будь здоров, ради бога, будь здоров, будь здоров во что бы то ни стало. Обнимаю тебя и кланяюсь Марии Павловне. Весь твой
Примечания
Записки ГБЛ, вып. 8, с. 62.
1 "Дядю Ваню" в Малом театре см. переписку с Немировичем-Данченко, с. 167, 168.
2