Иваненко А. И. - Чехову А. П., 10 декабря 1891 г.

Совесть меня давно грызет: пиши! пиши!, в то же время другой голос шепчет: не надоедай, хорошего все равно не напишешь ничего. Несмотря на такую разладицу я решился напомнить Вам, что черти в г. Сумах плохо ведут себя, не обращая на меня должного внимания, вследствие их бездеятельности я еще не пропал. Черт же с ними, если так.

Надеюсь, что Бог Вам поможет дочитать это письмо до конца, если же Вы сделались менее терпеливы, то можете бросить его под стол в корзину, не дочитав и этой страницы, потери для Вас не будет.

Прежде всего я страшно соскучился без Вас и Вашей семьи, вспоминаю с удовольствием то время, когда имел возможность слушать и мотать на ус то, что делалось и говорилось в Вашей семье, ценю искренно добрые отношения, любовь и ласку Вашу и всех Ваших, и да простит Вам создатель, если Вы хоть на миг усомнитесь в справедливости сказанного и подумаете, что позабыл Вас. Мои симпатии к Вам и Вашей семье вечны, и я ни на миг не изменю Вам. Мизинову, Бабушку³⁷ и Кундасову³⁸ помню, дай им Бог хороших женихов. Вы, быть может, скажете: "На кой дьявол он об этом разглагольствует, коли его о симпатиях не спрашивали", но неужели я не могу сказать, что чувствую? Я всегда радовался, видя радость в Вашей семье, и горевал, если было горе. Об этом действительно и речи быть не может. Природа наделила меня всеми 5-тью нормальными чувствами, и эти чувства справедливо говорят мне, что самое лучшее, что я видел, происходило в Вашей семье. Не так давно прочёл я г. Дьякова "Наши дамы"³⁹. Г. Дьяков заставил было меня усомниться насчет нормальности моих чувств, поразмыслив же хорошенько, я пришел к тому выводу, что если во всем верить г. Дьякову, то надо разбить себе башку о стену и забыть навеки все, что имеется хорошего на свете, людей, которых любишь, считаешь за образец доброты и честности и пр., на это я не согласен, а согласен только в том, что лично я, как это ни тяжело выговорить, если и не нуль, то и не единица, а малая величина, какая-то дробь, этим меня Дьяков окончательно убил, чтобы ему пусто было, и без него мне так тяжело дышать, что просто не понимаю, как живу, выносливость у меня баснословная, снисхождение ко всем и всему окружающему примерное и бесконечный упрек самому себе. От всех этих причин душа страшно болит, нервы как не лопнут и давно бы пора, а держатся и еще долго, долго продержатся. Наружно я спокоен, а сам сатана сердце дерет. Всех причин и не перечесть. Главная причина, совесть и вс<е> пр<очие> упрекают меня, что я дробь, и как я ни стараюсь быть целой единицей, ни черта не поделаю, по мере возможности работаю, но разве могут успокоить меня уроки музыки грошевые (8 руб. в месяц), да притом еще на невыносимом инструменте (флейта...), ненависть к которой впервые зародилась у меня в Вашем доме, затем чувство ненависти так возросло, что я готов проклясть тот час, когда впервые взял сей инструмент и выдул 1-й звук. Было бы в 1000 раз лучше знать слесарное, токарное или любое мастерство, но не флейтовое.

Имел я урок по научным предметам. 18-тилетнего недоросля перевели в 5 класс реального училища, хотя по истине он должен быть только во 2-ом <...>

Собственно же говоря, в нашем хуторе и ребят нет, некого учить. Зимой далеко им ходить из деревни, притом в нашем семейном букете такая разладица, что если бы сам Бог сошел на землю и начал судить, кто прав, кто виноват, то, наверное бы, плюнул и моментально удрал бы на небо, появился бы на его место Дьявол, и тот бы смутился, ибо у себя в аду ничего подобного не встретил. Я никого ни в чем не обвиняю, чтобы обвинить, надо самому быть безупречным, но мне бесконечно всех жаль: отца, который в сущность теперь не более богат, чем я, который желал помочь умирающему брату в Питере и уже умершей его жене, а также и другому, старшему брату выдал вексель, по которому уплачивает долги, отказывая себе буквально во всем, мать, бесконечно любящую и страдающую за все и вся и ни в чем не виноватую, сестру Кастеляншу и, наконец, еще брата, который обвиняет отца - зачем тем помог, а мне нет и т. д. до бесконечности, но мать, за что на нее сыпятся камни, если я бываю дома, то эти камни, и в частности стулья, и все пр<очее> летит на мою голову, и я это принимаю как должное, и разве уж что-нибудь экстраординарное заставляет меня забыть о том, что я тоже человек, на время я бываю недостоин называться даже зверем, был хуже зверя в 1000 раз, но нельзя же безнаказанно вырывать живое мясо у человека... <...>

К Вам я уже обращался с просьбой о месте, и это было мне нелегко, теперь же убежден, что таких жалобных писем Вы получаете массу, но всем нуждающимся нет возможности найти места, да это и нелегко сделать. Я уверен, не знаю на каких правах, что раз у Вас что-нибудь найдется, то Вы сообщите мне. Буду относительно счастлив, если из своего заработка смогу выслать матери руб<лей> 10 или 5 в месяц и проживу сам <...> если нельзя иметь место в Москве, то хоть на Сахалин, да лишь бы иметь. Жениться я не собираюсь. Для женщины же вступить в законный брак препятствием служить не буду, а, наоборот, окажу всяческую поддержку <...>

Заговорю насколько смогу повеселее. Носились слухи, что Наталью Михайловну похитили московские злоумышленники из породы голодающих, это страшно взволновало Алексадру Васильевну⁴⁰, но по последним слухам Наталья Михайловна возвратилась и, говорят, с горя и разлуки с Московскими Друзьями и бандитами участила каждый день в свой лес, который старается с корнем извести с лица земли. Той же участи подвергся лес Елены Михайловны⁴¹ и как раз по берегу Псла. Одна Антонина Федоровна⁴², желая сохранить 2-летний березняк 1/2 десятин (остаток прежнего величия), подтянула было бразды правления, оштрафовав 3-мя рублями своих крестьян за выпас в пользу голодающих, и деньги действительно отосланы и оштрафованным крестьянам предъявлена для вящего убеждения почтовая квитанция, но и здесь крестьяне оказались не особенно сыты и отблагодарили Ан. Фед., спалив в следующую ночь у нее 2 стога сена. Антонина Федоровна жаловалась мне, а ее лицо говорило: "черт с ними, с голодающими, пусть теперь хоть распухнут, если в другой раз я хоть пальцем пошевельну", затем, застраховав остальное сено и сочтя за лучшее передать бразды правления в другие руки, а сама с сыном отправилась к мужу в Ковно. Мне ее было искренно жаль, действительно, крестьяне обидели ее сильно, несмотря на то, что было для них сделано много уступок, поступили варварски.

Жорж продал на сруб 2 десятины лесу <...> махнул в Харьков на дворянские выборы, метит в предводители дворянства на место гр<афа> Капниста или кого другого.

Одна Зинаида Михайловна⁴³

Сахаров хотел было устроить в Сумах выставку своих картин в пользу голодающих, но решил, что несравненно полезнее устроить выставку в Харькове в свою пользу, что и привел в исполнение <...>

Теперь прошу передать сердечный привет Вашим родителям, братьям и сестре <...>

⁴⁴? Жив ли Левитан, каково его настроение? Гиляровского⁴⁵ <...> Кланяйтесь Алексею Алексеевичу⁴⁶ и Федосье Яковлевне⁴⁷. Бабушку Мизинову целую, а Лике Мизиновой советую как можно скорее выходить замуж. Если Бог приведет свидеться со всеми Вами, то с радостью расцелуюсь с Ольгой Петровной. Если Суворин⁴⁸ меня помнит, то ему мой привет, не нужно ли ему Добчинского⁴⁹ для каких-либо работ <...>

18 X/XII 91

P. S. Сейчас иду на Луку, послушать смех и рассказы Natache vous.

Не собираетесь ли Вы путешествовать? Хочется Вас прочесть.

³⁷ Иогансон Софья Михайловна (1816--1897), родственница Л. С. Мизиновой, помещица Старицкого уезда Тверской губернии.

³⁸ Кундасова Ольга Петровна (ок. 1865--1938), "астрономка", математик, друг семьи Чеховых.

³⁹ Дьяков A. A. [псевд. А. Незлобии, Житель] Наши дамы. СПб.: Изд. A. C. Суворина, 1891.

⁴⁰ Линтварева Александра Васильевна (1833--1909), владелица усадьбы Лука.

⁴¹

⁴² Линтварева Антонина Федоровна, жена сына владелицы имения Лука П. М. Линтварева.

⁴³ Линтварева Зинаида Михайловна (1857--1891), старшая дочь A. B. Линтваревой, врач.

⁴⁴ Ржевская Лидия Федоровна, директриса московской частной женской гимназии, где преподавала М. П. Чехова.

⁴⁵ Гиляровский Владимир Алексеевич (1853--1935), поэт, журналист, беллетрист.

⁴⁶

⁴⁷

⁴⁸ Суворин Алексей Сергеевич (1834--1912), издатель "Нового времени", публицист, драматург, беллетрист.

⁴⁹ Очевидно, прозвище Иваненко (см. пьесу "Ревизор" Н. В. Гоголя).