Горький - Чехову
Вторая половина ноября 1898 г. Н. -Новгород
Многоуважаемый Антон Павлович!
Сердечное вам спасибо за отклик на мое письмо и за обещание написать мне еще. Очень жду письма от вас, очень хотел бы услышать ваше мнение о моих рассказах. На днях смотрел "Дядю Ваню", смотрел и - плакал как баба, хотя я человек далеко не нервный, пришел домой оглушенный, измятый вашей пьесой, написал вам длинное письмо и - порвал его. Не скажешь хорошо и ясно того, что вызывает эта пьеса в душе, но я чувствовал, глядя на ее героев: как будто меня перепиливают тупой пилой. Ходят зубцы ее прямо по сердцу, и сердце сжимается под ними, стонет, рвется. Для меня - это страшная вещь, ваш "Дядя Ваня", это совершенно новый вид драматического искусства, молот, которым вы бьете по пустым башкам публики. Все-таки она непобедима в своем тупоумии и плохо понимает вас и в "Чайке" и "Дяде". Будете вы еще писать драмы? Удивительно вы это делаете!
"Вани", когда доктор, после долгой паузы, говорит о жаре в Африке, - я задрожал от восхищения пред вашим талантом и от страха за людей, за нашу бесцветную нищенскую жизнь. Как вы здорово ударили тут по душе и как метко! Огромный талант у вас. Но, слушайте, чего вы думаете добиться такими ударами? Воскреснет ли человек от этого? Жалкие мы люди - это верно, "нудные" люди. Хмурые, отвратительные люди, и нужно быть извергом добродетели, чтобы любить, жалеть, помогать жить дрянным мешкам с кишками, каковы мы. И тем не менее все-таки жалко людей. Я вот человек далеко не добродетельный, а ревел при виде Вани и других иже с ним, хотя очень это глупо реветь, и еще глупее говорить об этом. Мне, знаете, кажется, что в этой пьесе вы к людям - холоднее чорта. Вы равнодушны к ним, как снег, как вьюга. Простите, я, может быть, ошибаюсь, во всяком случае я говорю лишь о моем личном впечатлении. Мне, видите ли, после вашей пьесы сделалось страшно и тоскливо. Так чувствовал я себя однажды в детстве: был у меня в саду угол, где сам я, своими руками, насадил цветы, и они хорошо росли там. Но однажды пришел я поливать их и вижу: клумба разрыта, цветы уничтожены и лежит на их смятых стеблях наша свинья, - больная свинья, которой воротами разбило заднюю ногу. А день был ясный и проклятое солнце с особенным усердием и равнодушием освещало гибель и развалины части моего сердца.
Вот какое дело. Не обижайтесь на меня, если я что-нибудь неладно сказал. Я человек очень нелепый и грубый, а душа у меня неизлечимо больна. Как, впрочем, и следует быть душе человека думающего.
Крепко жму вашу руку, желаю вам доброго здоровья и страсти к работе. Как ни много хвалят вас - все-таки вас недостаточно ценят и, кажется плохо понимают. Не желал бы я лично служить доказательством последнего.
А. Пешков
Полевая, 20. Нижний.
"Ваню". И если я надоедаю Вам всем этим, - скажите прямо. А то, пожалуй, я и еще напишу Вам.
Примечания
"98, XII". Датировано по этой пометке и по сопоставлению с ответным письмом Чехова.
На днях смотрел "Дядю Ваню". -- Пьесу Чехова Горький смотрел в Нижегородском городском театре.
"Чайке". "Чайку" Горький, как он пишет в одном из своих последующих писем (см. п. 6), "не видал... на сцене, но читал". "Чайка" была напечатана в декабрьской книжке журнала "Русская мысль" в 1896 г. и в собрании пьес Чехова, изд. А. С. Суворина, 1897 г. Впервые была поставлена на сцене Александрийского театра 17 октября 1896 г. и в. течение 1896--1898 гг. шла на сценах провинциальных театров.