Чехов А.П.: Чехов — Григоровичу Д. В., 12 февраля 1887.

Чехов А. П. Письмо Григоровичу Д. В., 12 февраля 1887 г. Москва // Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Письма: В 12 т. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1974—1983.

Т. 2. Письма, 1887 — сентябрь 1888. — М.: Наука, 1975

Сейчас я прочитал «Сон Карелина», и меня теперь сильно занимает вопрос: насколько изображенный Вами сон есть сон? И мне кажется, что мозговая работа и общее чувство спящего человека переданы Вами и замечательно художественно и физиологически верно. Конечно, сон — явление субъективное и внутреннюю сторону его можно наблюдать только на самом себе, но так как процесс сновидения у всех людей одинаков, то, мне кажется, каждый читатель может мерить Карелина на свой собственный аршин и каждый критик поневоле должен быть субъективен. Я сужу на основании своих снов, которые часто вижу.

Прежде всего, чувство холода передано Вами замечательно тонко. Когда ночью спадает с меня одеяло, я начинаю видеть во сне громадные склизкие камни, холодную осеннюю воду, голые берега — всё это неясно, в тумане, без клочка голубого неба; в унынии и в тоске, точно заблудившийся или покинутый, я гляжу на камни и чувствую почему-то неизбежность перехода через глубокую реку; вижу я в это время маленькие буксирные пароходики, которые тащат громадные барки, плавающие бревна, плоты и проч. Всё до бесконечности сурово, уныло и сыро. Когда же я бегу от реки, то встречаю на пути обвалившиеся ворота кладбища, похороны, своих гимназических учителей... И в это время весь я проникнут тем своеобразным кошмарным холодом, какой немыслим наяву и ощущается только спящими. Он очень рельефно припоминается, когда читаешь первые страницы Карелина, а в особенности верхнюю половину 5-й страницы, где говорится о холоде и одиночестве могилы...

Мне кажется, что, родись и живи я постоянно в Петербурге, мне снились бы непременно берега Невы, Сенатская площадь, массивные фундаменты...

Ощущая во сне холод, я всякий раз вижу людей. Случайно я читал критика «Петерб<ургских> ведомостей», который сетует на Вас за то, что Вы вывели «почти-министра» и тем нарушили общий величавый тон рассказа. Я с ним не согласен. Нарушают тон не лица, а их характеристики, прерывающие в нескольких местах картину сна. Лица снятся, и обязательно несимпатичные. Мне, например, всегда при ощущении холода снится один благообразный и ученый протоиерей, оскорбивший мою мать, когда я был мальчиком; снятся злые, неумолимые, интригующие, злорадно улыбающиеся, пошлые, каких наяву я почти никогда не вижу. Смех в окнах вагона — характерный симптом карелинского кошмара. Когда во сне ощущаешь давление злой воли, неминуемую погибель от этой воли, то всегда приходится видеть что-нибудь вроде подобного смеха. Снятся и любимые люди, но они обыкновенно являются страдающими заодно со мною.

хожу по мягким коврам или по зелени, вижу солнце, женщин, детей...

Сильно бросается в глаза также и одна подмеченная Вами естественность: видящие сон выражают свои душевные движения именно порывами, в резкой форме, по-детски... Это так верно! Сонные плачут и вскрикивают гораздо чаще, чем бодрствующие.

Простите, Дмитрий Васильевич, мне так понравился Ваш рассказ, что я готов исписать дюжину листов, хотя отлично знаю, что не могу сказать Вам ничего нового, хорошего и дельного. Боясь надоесть и сказать несообразность, я обуздываю себя и умолкаю. Скажу только, что Ваш рассказ кажется мне великолепным. Публика находит его «туманным», но для пишущего, смакующего каждую строку, подобные туманы прозрачнее крещенской воды. При всем моем старании в рассказе я мог уловить только два неважных пятнышка, да и то с натяжкой: 1) характеристики лиц прерывают картину сна и дают впечатление объяснительных надписей, которые в садах прибиваются к деревьям учеными садовниками и портят пейзаж; 2) в начале рассказа чувство холода несколько притупляется в читателе и входит в привычку от частого повторения слова «холод».

Больше я ничего не мог найти и сознаю, что в моем литераторском существовании, когда чувствуется постоянная потребность в освежающих образчиках, «Сон Карелина» составляет явление блестящее. Потому-то вот я не воздержался и дерзнул передать Вам частицу моих впечатлений и мыслей.

231. Д. В. ГРИГОРОВИЧУ

г.

ИРЛИ). Впервые опубликовано: ПССП, т. XIII, стр. 279—281.

В. Григорович ответил письмом, датированным мартом 1887 г. (ГБЛ; Слово, сб. 2 203—205).

Сохранился черновик письма (ГБЛ; , т. I, стр. 361—365), существенно отличающийся от посланного Григоровичу текста:

После слов: «переданы Вами и замечательно художественно и физиологически верно» (стр. 28, строки 4—5 снизу):

«Я, помню, читал 2—3 года тому назад [один] какой-то французский рассказ (имя автора не помню, а заглавие, кажется, „Шери“ [дело идет о дочке министра]), где автор, описывая дочь министра, вероятно, сам того не подозревая, дал верную клиническую картину истерии; [болезнь Ваша] [„Сон Карелина“ еще раз убедил меня, что художник] тогда же я подумал, что чутье художника стоит иногда мозгов ученого, что то и другое имеют одни [и те же] цели, [и] одну природу, и [у меня тогда даже, подобно [тому] лучам мель<кнуло>] что, быть может, со временем при совершенстве методов [они сольются] им суждено слиться вместе в гигантскую чудовищную силу, которую трудно теперь и представить себе... „С<он> К<арелина>“ навел меня на такие же мысли, и сегодня я охотно верю Боклю, к<ото>рый в рассуждениях Гамлета о прахе Ал<ександра> Мак<едонского> и глине видел знакомство Шекспира с законом обмена веществ [тогда еще неизвестным], т. е. способность художников опережать людей науки...»

«Я сужу ~ часто вижу» (стр. 30, строки 3—4 сверху): «[Что Ваш „С<он> К<арелина>“ действительно художественен и снисходит, и физиологически верен, меня удостоверяют в том мои сны. Я сужу только по своим снам.] Я лично, руководясь [своей] собственной меркой, могу [сказать следующее] формулировать [свое собствен<ное>] свое впечатление след<ующим> образом».

После: «гораздо чаще, чем бодрствующие» (стр. 31, строка 17 сверху):

«Это объясняется, вероятно, отсутствием во сне „задерживающих центров“, [и] побуждений, заставляющих скрытничать...»

«Боясь надоесть ~ умолкаю» (стр. 31, строки 21 и 22):

«Обуздываю себя и умолкаю, боясь надоесть и сказать несообразность. [Скажу еще, что когда я дал сейчас одному юноше студенту прочесть Карелина] [Жалею, что я плохой критик и не могу высказать своего впечатления во всей его целости]».

После: «впечатлений и мыслей» (стр. 31, строка 4 снизу):

«О себе могу сказать мало хорошего. Пишу не то, что хочется, а писать, как Вы советовали, не хватает ни энергии, ни [подобающего] уединения... Тем хороших много толчется в голове — и только [но говорить о темах]. Питаюсь пока надеждами на будущее и [конечно] слежу за тем, как бесплодно ускользает настоящее».

«Сон Карелина»... — «Сон Карелина (Отрывок из романа „Петербург прошлого времени“)» был напечатан в «Русской мысли», 1887, кн. 1. Григорович писал по поводу оценки Чеховым рассказа «Сон Карелина»: «...меня крайне обрадовала, но вместе с тем и удивила оценка Ваша моего рассказа; Вы хвалите то именно, о чем я менее всего думал, когда писал. Верная передача впечатлений процесса сна собственно занимала меня несравненно менее, чем мысль изобразить внешнюю и общественную картину известной среды в Петерб<урге> — выразить недовольство, тоску от окружающей лжи и пустоты — и кончить этот кошмар примиряющим светлым впечатлением. Вводные лица и описания их вредят, быть может, строю и целости рассказа, — но без них не была бы достигнута цель тягостного впечатления, о чем я преимущественно заботился <...> Спасибо Вам от всего Сердца за Ваш сочувственный отзыв; я мало этим избалован».
Случайно я читал критика «Петерб<ургских> ведомостей»«Критические наброски» («Санкт-Петербургские ведомости», 1887, № 37, 6 февраля) Н. Ладожский писал о рассказе Григоровича «Сон Карелина»: «Рассказ г. Д. В. Григоровича можно, пожалуй, также назвать скучным и по некоторым деталям даже и либеральным, но как художественная работа он безукоризнен».