Чехов — Тихонову В. А., 3 марта 1890.

 г. В. А. Тихонов был избран членом комиссии по пересмотру некоторых пунктов устава Общества русских драматических писателей и оперных композиторов. Чехов участвовал в этой комиссии как член комитета Общества. Об отказе Тихонова см. в письме 783.

В начале апреля я уезжаю из России... — Тихонов ответил: «Искренно радуюсь и благословляю судьбу, дающую Вам возможность сделать этот далекий и занимательный вояж <...> Вы когда-то мне писали, что, вопреки мнению Н. П. Вагнера, Вы себя ни слоном, ни каким-либо иным зверем в русской литературе не считаете, и сопричисляли себя к артели писателей под названием „80-тые годы“ или „Конец XIX-го столетия“, включая в эту артель и Короленку, и Баранцевича, и Ясинского, и Щеглова, и даже меня грешного. Я и тогда с Вами согласен не был, а теперь в особенности протестую против этого. Нет, Антон Павлович, Вы в эту артель не годитесь: „В одну телегу впрячь не можно коня и сонных черепах!“ Не только в качестве равноспособного члена, но даже и вожаком или старостой этой артели зачислить Вас нельзя, потому что на основании артельных начал староста избирается непременно из среды этой же самой артели. Так вот, и в каторжных артелях (которые Вы на пути Вашем узрите) староста избирается из каторжников же и свободного вольного человека никто на подобный пост назначить не имеет права, даже и сам-то себя он назначить не может. А между нами Вы единственно вольный и свободный человек и душой, и умом, и телом вольный казак. А мы же все „В скованы, не вырвемся из ига!..“ Да и не в одной рутине, а во многом другом, еще более ничтожном. Это Вы и сами хорошо подметили, когда писали, что <„Скучная история“> читает желтенькие французские книжонки, а не современную русскую беллетристику. Вас-то бы он уж, наверное, читал не без полного удовлетворения. В другом своем письме Вы, по поводу позорища моего под названием „Качучи и чучи“ <пъеса „Лучи и тучи“>, писали, что молодым писателям следует платить деньги, но остерегаться награждать их лаврами. Вполне согласен с Вами; но если я позволяю себе писать Вам мои искренние и глубокие (во мне по крайней мере) убеждения, то это потому, что молодым писателем я Вас не считаю. Вы, может быть, молоды еще годами и сердцем, но ум Ваш — зрелый ум и его уже никакими лаврами не испортишь. Человек, постигнувший красоты „“, может быть еще только поэтом, полным вдохновения, чутким, нежным, но поэтом. Глубокий и тонкий наблюдатель поймет „Врагов“ и „Ведьму“ и мн<огое> другое. Созерцатель небесследно проедет по „Степи“. Психолог и „“ и „Дома“ проследит за каждым извивом души человеческой. Психопатолог перестрадает и „Тиф“ и „Припадок“. Прозорливец отметит „Иванова“ как продукт нашего времени; но заглянуть в душу „Николая Степановича Такого-то“ может только мыслитель-философ. И для поэта, и для наблюдателя, и для психолога, и для прозорливца, и для созерцателя, и для психопатолога ранние лавры могут принести вред, но для философски созревшей мысли нет на свете опасностей. Вот поэтому-то смело присоединяюсь к Н. П. Вагнеру и вместе с ним заявляю Вам, что Вы слон между нами, т. е. между русскими писателями. А говорю я это всё потому, чтоб Вы поняли, почему я искренно радуюсь и благословляю судьбу, дающую Вам возможность прокатиться по белу свету и обогатить нас своими впечатлениями».