Чехов А.П.: Чехов — Леонтьеву (Щеглову) И. Л., 22 марта 1890.

Чехов А. П. Письмо Леонтьеву (Щеглову) И. Л., 22 марта 1890 г. Москва // Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Письма: В 12 т. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1974—1983.

Т. 4. Письма, январь 1890 — февраль 1892. — М.: Наука, 1975

Здравствуйте, милый Жанчик, спасибо Вам за большое письмо и за доброжелательство, которым оно наполнено сверху донизу. Рад буду прочесть Ваш военный рассказ. Он пойдет в пасхальном номере? Я уже давно не читал ничего ни Вашего, ни своего.

«в особенности по вопросам нравственности и художественности», говорите неясно о каких-то моих преступлениях, заслуживающих дружеского упрека, и грозите даже «влиятельной газетной критикой». Если зачеркнуть слово «художественности», то вся фраза, поставленная в кавычки, становится яснее, но приобретает значение, которое, по правде говоря, меня немало смущает. Жан, что такое? Как понимать? Неужели в понятиях о нравственности я расхожусь с такими хорошими людьми, как Вы, и даже настолько, что заслуживаю упрека и особого ко мне внимания влиятельной критики? Понять, что Вы имеете в виду какую-либо мудреную, высшую нравственность, я не могу, так как нет ни низших, ни высших, ни средних нравственностей, а есть только одна, а именно та, которая дала нам во время оно Иисуса Христа и которая теперь мне, Вам и Баранцевичу мешает красть, оскорблять, лгать и проч. Я же во всю мою жизнь, если верить покою своей совести, ни словом, ни делом, ни помышлением, ни в рассказах, ни в водевилях не пожелал жены ближнего моего, ни раба его, ни вола его, ни всякого скота его, не крал, не лицемерил, не льстил сильным и не искал у них, не шантажировал и не жил на содержании. Правда, в лености житие мое иждих, без ума смеяхся, объедохся, опихся, блудил, но ведь всё это личное и всё это не лишает меня права думать, что по части нравственности я ни плюсами, ни минусами не выделяюсь из ряда обыкновенного. Ни подвигов, ни подлостей — такой же я, как большинство; грехов много, но с нравственностью мы квиты, так как за эти грехи я с лихвой плачу теми неудобствами, какие они влекут за собой. Если же Вы хотите жестоко поругаться со мной за то, что я не герой, то бросьте Вашу жестокость за окно, а ругань смените на Ваш милый трагический смех — это лучше.

А слова «художественности» я боюсь, как купчихи боятся жупела. Когда мне говорят о художественном и антихудожественном, о том, что сценично или не сценично, о тенденции, реализме и т. п., я теряюсь, нерешительно поддакиваю и отвечаю банальными полуистинами, которые не стоят и гроша медного. Все произведения я делю на два сорта: те, которые мне нравятся, и те, которые мне не нравятся. Другого критериума у меня нет, а если Вы спросите, почему мне нравится Шекспир и не нравится Златовратский, то я не сумею ответить. Быть может, со временем, когда поумнею, я приобрету критерий, но пока все разговоры о «художественности» меня только утомляют и кажутся мне продолжением всё тех же схоластических бесед, которыми люди утомляли себя в средние века.

Если критика, на авторитет которой Вы ссылаетесь, знает то, чего мы с вами не знаем, то почему она до сих пор молчит, отчего не открывает нам истины и непреложные законы? Если бы она знала, то, поверьте, давно бы уж указала нам путь, и мы знали бы, что нам делать, и Фофанов не сидел бы в сумасшедшем доме, Гаршин был бы жив до сих пор, Баранцевич не хандрил бы, и нам бы не было так скучно и нудно, как теперь, и Вас не тянуло бы в театр, а меня на Сахалин... Но критика солидно молчит или же отделывается праздной дрянной болтовней. Если она представляется Вам влиятельной, то это только потому, что она глупа, нескромна, дерзка и криклива, потому что она пустая бочка, которую поневоле слышишь...

Впрочем, плюнем на всё это и будем петь из другой оперы. Пожалуйста, не возлагайте литературных надежд на мою сахалинскую поездку. Я еду не для наблюдений и не для впечатлений, а просто для того только, чтобы пожить полгода не так, как я жил до сих пор. Не надейтесь на меня, дядя; если успею и сумею сделать что-нибудь, то — слава богу, если нет — то не взыщите.

Выеду я после Святой. Своевременно пришлю Вам свой сахалинский адрес и подробную инструкцию.

791. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)

г.

Печатается по автографу (ЦГАЛИ). Впервые опубликовано: «Солнце России», 1912, № 1, стр. 4—5.

Год устанавливается по упоминанию о подготовке к поездке на Сахалин.

Л. Леонтьева от 20 марта 1890 г.; Леонтьев ответил 25 марта (ГБЛ).

— Леонтьев писал: «...то, что Вы едете на Сахалин — очень хорошо и дельно придумано, и я желаю Вам от всего моего искреннего щеглиного сердца — здоровья, удачи и самых счастливых встреч и впечатлений!!».
Рад буду прочесть Ваш военный рассказ. «окончил маленький военный рассказ». Заглавие его установить не удалось.
...Вам хочется жестоко поругаться со мной... «Я Вас душевно люблю и в то же время мне иногда хочется с Вами жестоко поругаться... — в особенности по вопросам нравственности и художественности <...> лучше раньше услышать сердечный упрек товарища, чем впоследствии услышать то же, в более сухой и грубой форме, от влиятельной газетной критики». В ответном письме от 25 марта Леонтьев продолжил эту тему: «Мне сдается, что на Вашу славную литературную деятельность очень дурно повлиял „северный климат“. Мне сдается, как будто бы с некоторых пор Вы чуточку раздружились с природой, которой Вы такой чуткий знаток <...> и погрешили против главной художнической заповеди, которая гласит: „Твори, не мудрствуя лукаво“. Поэтому такие перлы, как „Агафья“, „Ведьма“, „Дома“, „Свирель“, „Поцелуй“ и почти вся „Степь“, останутся перлами, а, например, „Скучная история“ и „Припадок“ — надуманными и сухими. <...> Мы, конечно, все были бы реальнее, если бы были более искренни. „Крейцерова соната“ <...> дает в руки тот ободряющий камертон правды и смотрения в корень вещей, без коих художник рискует сделаться ненужным и даже вредным <...> А я Вас считаю громадным „черноземным“ художником и потому предъявляю такие придирки <...> Теперь, чтобы покончить с „кляузами“, два слова об „Иванове“. Я положительно уверен, что не попадись он в пылкие объятья Суворина, а в ежовые рукавицы покойного Щедрина, — он бы вылежался, перелицевался и... сделался бы таким же ходячим именем, как Кречинский и . Судя по отзывам, „Леший“ тоже великолепный материал. Писать для сцены, вдыхая воздух кулис, это противно и несуразно, но пренебрегать законами сцены, логично выросшими на почве Мольера и Грибоедова, — нельзя, нельзя и нельзя!!!»
...не пожелал жены ближнего моего ~ ни всякого скота его... «Исход», гл. 20, ст. 17).
— См. примечания к письму 1020.
...Фофанов не сидел бы в сумасшедшем доме ~ Вас не тянуло бы в театр, а меня на Сахалин. — Леонтьев писал: «...Фофанов сидит в сумасшедшем доме, Глеб Успенский страдает галлюцинациями, Альбов на днях схоронил после 8-месячного сожительства свою жену, а Баранцевич жаждет вызвать на дуэль какого-нибудь прохвоста и умереть, как Лермонтов. Что до меня, то после пятилетнего сиденья в петербургском болоте я думаю, наконец, вылезть на свет божий, но куда и когда — это пока еще не решено и не подписано — во всяком случае от Петербурга подальше».
— См. басню И. А. Крылова «Две бочки».
Пожалуйста, не возлагайте литературных надежд на мою сахалинскую поездку. — Еще в письме от 16 января Леонтьев желал Чехову «встретить на Сахалине того неуловимого „г. Идеала Идеаловича“, без которого лучшие произведения искусства имеют лишь половинную ценность» (ГБЛ«Раз Вы опишете Ваше путешествие не мудрствуя лукаво, с присущими Вам наблюдательностью и остротою, то будет уже громадная заслуга перед обществом, и книга должна получиться захватывающего интереса и поучительности. Помимо того, узнав чуть не ¾ России, Вы в Ваших творческих работах будете иметь уже ту живую руководящую нить, без которой все мы выглядим по справедливости какими-то недовертышами и немогузнайками».
Выеду я после Святой. «Святая», или пасхальная, неделя приходилась в 1890 г. на 1—7 апреля; Чехов уехал на Сахалин 21 апреля.