Чехов — Чеховой М. П., 31 августа 1896.

...попроси его написать мне в Феодосию о судьбе моей пьесы. — Еще 23 августа 1896 г. И. Н. Потапенко отправил письмо из Москвы, которое Чехов получил только по приезде в Феодосию: «Ты исчез за день до моего появления в Москве. Это жаль. И куда ты исчез, никому не известно. Мне дал адрес в Феодосию, а поехал, конечно, на Кавказ. Но я следую адресу и пишу в Феодосию.

Пьеса твоя претерпела ничтожные изменения. Я решился сделать их самовольно, так как от этого зависела ее судьба и притом они ничего не меняют. Упомяну о них на память. В двух местах, где дама говорит сыну про беллетриста: „я его увезу“, изменено „он уедет“. Слова: „она курит, пьет, открыто живет с этим беллетристом“ заменены: „она ведет бестолковую жизнь, вечно носится с этим беллетристом“. Слова: „Теперь он пьет одно пиво и может любить только немолодых“ заменены: „теперь он пьет одно пиво и от женщин требует только уважения“ и еще две-три самых незначительных перемены. Дело в том, что цензор желал не совсем того, как ты понял. Он требовал, чтобы Треплев совсем не вмешивался в вопрос о связи Тригорина с его матерью и как бы не знал о ней, что и достигнуто этими переменами.

Теперь пьеса пропущена. Давыдов сказал мне, что ты обещал ему дать пьесу для прочтения, и на этом основании я дал ему. По возвращении в Петербург (26-го) я отдам ее в переписку и затем 2 экземпляра представлю в комитет. У меня ведь твое прошение. Не помню, был ли ты так умен, чтобы не проставить месяца и числа. Если Всеволожский будет в Петербурге, то я добьюсь надписи: „прочитать вне очереди“, тогда она будет готова в начале сентября. Если его не будет, то она попадет в очередь и это несколько замедлит ход» (ГБЛ).

«15-го марта 1896 г.» (см. письмо 1669). Директору это прошение было передано, вероятно, около 10 сентября 1898 г. с просьбой «рассмотреть вне очереди».

 г. Театрально-литературный комитет, в состав которого входили драматург А. А. Потехин, литератор и переводчик П. И. Вейнберг и историк литературы И. А. Шляпкин, обсудил и пропустил пьесу «Чайка», хотя нашел в ней много недостатков. После подробного изложения фабулы пьесы в протоколе записано: «Написанная, конечно, совершенно литературно, как произведение такого писателя, как г. Чехов, заключая в себе несколько действующих лиц, нарисованных с тонким юмором (например, учитель Медведенко, помещик Сорин, управляющий Шамраев), и несколько сцен, проникнутых истинным драматизмом, комедия эта страдает и существенными недостатками. Уже „символизм“, вернее „ибсенизм“ (в этом случае даже слишком близкий, если припомнить „Дикую утку“ Ибсена), проходящий красной нитью через всю пьесу, действует неприятно, — тем более, что здесь в нем не было никакой надобности (разве только, чтобы показать, что Треплев, при своем декадентстве в литературе, пристрастен и к символизму), — и не будь этой Чайки, комедия от этого нисколько бы не изменилась и не потеряла ни в своей сущности, ни в своих подробностях, тогда как с нею она только проигрывает. Далее, нельзя не указать на неясность характеристики одних действующих лиц (например, Константина Треплева, который представляется зрителю отчасти комиком, отчасти возбуждающим, или по крайней мере долженствующим возбудить, по мысли автора, серьезное и участливое отношение к нему), бледность характеристики других (например, Аркадиной и Тригорина), избитость третьих (напр., доктора Дорна) и т. д.; сюда же относятся подробности в характеристиках совершенно лишние и долженствующие производить действие противоположное тому, какое, очевидно, имел в виду автор: таково нюханье табаку и питье водки Машей. Важный недостаток состоит в области собственно сценической постройки как вообще, так и в нескольких, хотя и мелких, частностях, в этом отношении заметна некоторая небрежность или спешность работы: несколько сцен как бы кинуты на бумагу случайно, без строгой связи с целым, без драматической последовательности» («„Чайка“ в постановке Московского Художественного театра». Режиссерская партитура К. С. Станиславского. Л. — М., 1938, стр. 12—13).