Чехов А.П.: Чехов — Кони А. Ф., 11 ноября 1896.

Чехов А. П. Письмо Кони А. Ф., 11 ноября 1896 г. Мелихово // Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Письма: В 12 т. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1974—1983.

Т. 6. Письма, Январь 1895 — май 1897. — М.: Наука, 1978. — С. 223—224.

Многоуважаемый Анатолий Федорович, Вы не можете себе представить, как обрадовало меня Ваше письмо. Я видел из зрительной залы только два первых акта своей пьесы, потом сидел за кулисами и всё время чувствовал, что «Чайка» проваливается. После спектакля, ночью и на другой день, меня уверяли, что я вывел одних идиотов, что пьеса моя в сценическом отношении неуклюжа, что она неумна, непонятна, даже бессмысленна и проч. и проч. Можете вообразить мое положение — это был провал, какой мне даже не снился! Мне было совестно, досадно, и я уехал из Петербурга, полный всяких сомнений. Я думал, что если я написал и поставил пьесу, изобилующую, очевидно, чудовищными недостатками, то я утерял всякую чуткость, и что, значит, моя машинка испортилась вконец. Когда я был уже дома, мне писали из Петербурга, что 2-е и 3-е представление имели успех; пришло несколько писем, с подписями и анонимных, в которых хвалили пьесу и бранили рецензентов, я читал с удовольствием, но всё же мне было и совестно и досадно, и сама собою лезла в голову мысль, что если добрые люди находят нужным утешать меня, то, значит, дела мои плохи. Но Ваше письмо подействовало на меня самым решительным образом. Я Вас знаю уже давно, глубоко уважаю Вас и верю Вам больше, чем всем критикам, взятым вместе, — Вы это чувствовали, когда писали Ваше письмо, и оттого оно так прекрасно и убедительно. Я теперь покоен и вспоминаю о пьесе и спектакле уже без отвращения.

Комиссаржевская чудесная актриса. На одной из репетиций многие, глядя на нее, плакали и говорили, что в настоящее время в России это лучшая актриса; на спектакле же и она поддалась общему настроению, враждебному моей «Чайке», и как будто оробела, спала с голоса. Наша пресса относится к ней холодно, не по заслугам, и мне ее жаль.

«ненужным», я никогда, никогда не забуду, что бы ни произошло.

1806. А. Ф. КОНИ

г.

ИРЛИ). Впервые опубликовано в статье Б. А. Лазаревского «А. П. Чехов (Материалы для биографии)». — «Русская мысль», 1906, кн. 11, стр. 96.

Ответ на письмо А. Ф. Кони от 7 ноября 1896 г. (ЦГАЛИ).

...как обрадовало меня Ваше письмо. «Многоуважаемый Антон Павлович, Вас, быть может, удивит мое письмо, но я, несмотря на то, что утопаю в работе, не могу отказаться от желания написать Вам по поводу Вашей „Чайки“, которую я, наконец, удосужился видеть. Я слышал (от Савиной), что отношение публики к этой пьесе Вас очень огорчило... Позвольте же одному из публики — быть может, профану в литературе и драматическом искусстве, но знакомому с жизнью по служебной практике — сказать Вам, что он благодарит Вас за глубокое наслаждение, данное ему Вашей пьесою. „Чайка“ — произведение, выходящее из ряда по своему замыслу, по новизне мыслей, по вдумчивой наблюдательности над житейскими положениями. Это сама жизнь на сцене, с ее трагическими союзами, красноречивым бездумьем и молчаливыми страданиями, жизнь обыденная, всем доступная и почти никем не понимаемая в ее внутренней жестокой иронии, жизнь до того доступная и близкая нам, что подчас забываешь, что сидишь в театре и способен сам принять участие в происходящей перед тобою беседе. И как хорош конец! Как верно житейски то, что не она, чайка, лишает себя жизни (что непременно заставил бы ее сделать заурядный драматург, бьющий на слезливость публики), а молодой человек, который живет в отвлеченном будущем и „ничего не понимает“, зачем и к чему всё происходит. И то, что пьеса прерывается внезапно, оставляя зрителя самодорисовать себе будущее, тусклое, вялое и неопределенное, мне очень нравится. Так кончаются или, лучше, обертываются эпические произведения. Я не говорю об исполнении, в котором чудесна Комиссаржевская, а Сазонов и Писарев, как мне кажется, не поняли своих ролей и играют не тех, кого Вы хотели изобразить.
Вы, быть может, всё-таки удивленно пожмете плечами. Какое Вам дело до моего мнения — и зачем я всё это пишу. А вот зачем: я люблю Вас за те минуты душевных движений, которые мне доставили и доставляют Ваши сочинения, и хочу издалека и наудачу сказать Вам слово сочувствия, быть может, Вам вовсе и ненужного. Преданный Вам А. Кони».
Я видел из зрительной залы только два первых акта... — См. запись в дневнике Чехова, сделанную 4 декабря 1896 г., в примечаниях к письму 1842.
«Чайки».
«Новости и Биржевая газета» (1896, № 288, 18 октября) сообщала в анонимной заметке, что «такого головокружительного провала, такого ошеломляющего фиаско» не испытывала ни одна пьеса. «Уже после первого действия пьесы, когда опустился занавес, публика осталась в каком-то недоумении: едва ли кто-нибудь из зрителей понимал, что перед ним происходит на сцене. В зале господствует зловещая, угрожающая тишина, даже малейшей попытки аплодисмента не слышится», а после 2-го действия раздается сильное шиканье, после третьего действия «шиканье стало общим, оглушительным, выражавшим единодушный приговор тысячи зрителей тем „новым формам“ и той новой бессмыслице, с которыми решился явиться на драматическую сцену наш талантливый беллетрист».
На следующий день в этой же газете (№ 289, 19 октября) появилась рецензия Н. А. Селиванова. Она была посвящена уже не спектаклю, а пьесе Чехова, которого, по мнению рецензента, произвели в чин «большого таланта» «заведомо фальшиво». Пьеса «Чайка», писал Селиванов, «производит впечатление какой-то творческой беспомощности, литературного бессилия лягушки, раздутой в вола». «Со всех точек зрения — идейной, литературной и сценической — пьеса г. Чехова даже не плоха, не неудачна, а совершенно нелепа, вымучена и зачастую дает такие результаты, которых, быть может, вовсе и не имел в виду автор». «Если бывают дикие чайки, то это просто дикая пьеса, и не в идейном отношении только; в сценически-литературном смысле в ней всё первобытно, примитивно, уродливо и нелепо».
«Биржевых ведомостях» (1896, № 288, 18 октября) И. И. Ясинский, подписавшийся буквой «Я», выразился о пьесе Чехова так: «Это не чайка, просто дичь»; взяв по отношению к Чехову снисходительный тон, Ясинский писал, что хотя «вечные похвалы парализовали в Чехове критическое отношение к себе — но это на время — неудача должна послужить ему же на пользу <...> не надо только терять мужества».
В «Петербургском листке» (1896, № 288, 18 октября) анонимный рецензент писал, что «Чайка» — «очень плохо задуманная, неумело скомпонованная пьеса с крайне странным содержанием, или вернее без всякого содержания. От каждого действия веяло отчаянной скукой, фальшью, незнанием жизни и людей. „Чайка“ — это какой-то сумбур в плохой драматической форме». В этой же газете на следующий день (№ 289, 19 октября) писал о спектакле Н. Р-ий (Н. А. Россовский): «Не мудрено, что „Чайку“ ошикали, не удивительно, что публика сочла своим долгом выразить свой протест против общей кляузы на людей, сочиненных г. Чеховым».
«Петербургской газете» (1896, № 288, 18 октября) А. Кугель (Homo Novus) писал, что «Чайка» производит «удручающее впечатление» — во всех действующих лицах этой «болезненной пьесы» чувствуется «декадентская усталость жизни».
На защиту пьесы выступил только А. С. Суворин («Новое время», 1896, № 7416, 19 октября). «Сегодня день торжества многих журналистов и литераторов, — писал он. — Не имела успеха комедия самого даровитого русского писателя и той молодежи, которая выступила в восьмидесятых годах, и — вот причина торжества. Радость поднимается до восторга и лжи, приписывается публике то, чего она не говорила. О, сочинители и судьи! Кто вы? Какие ваши имена и ваши заслуги? По-моему, Ан. Чехов может спать спокойно и работать. Все эти восторженные глашатаи его сценического неуспеха <...> поносящие, завидующие, шантажирующие, — неужели это судьи? Он останется в русской литературе с своим ярким талантом, а они пожужжат, пожужжат и исчезнут». Неуспех спектакля Суворин объяснял тем, что «пьеса плохо и наскоро срепетована, что роли были не твердо выучены, что исполнители далеко не были на надлежащей высоте, что роли были распределены не совсем удачно, что в mise en scènes были ошибки, которые трудно было устранить до первого спектакля, походившего скорей на генеральную репетицию». По мнению Суворина, есть вина и автора, «но вина, зависящая более всего от сценической неопытности», ибо у Чехова «не только прекрасный беллетристический талант, но и драматический несомненный талант». «Написать такую оригинальную, такую правдивую вещь, как „Чайка“, рассыпать в ней столько наблюдений, столько горькой жизненной правды может только истинный драматический талант...» «Яркие литературные достоинства пьесы, новость на сцене некоторых характеров, прекрасные детали, по-видимому, ручались за успех, но для сценического успеха необходима и ремесленность, от которой автор бежал». Пьеса написана «почти вне общепринятых условий сцены. Чехов так намеренно избегал всяких эффектов, даже там, где они сами напрашивались, избегал „ролей“, которые сплошь и рядом делают успех пьесе, иногда нелепой и ничтожной в литературном смысле». Суворин выражал надежду, что после небольших исправлений, которые будут сделаны ко второму спектаклю, пьеса будет иметь успех.
«Петербургской газете» (№ 290) было напечатано «Письмо в редакцию» за подписью «Л. А-ва» (Л. А. Авилова), в котором дана высокая оценка пьесы. «Говорят, что „Чайка“ не пьеса. В таком случае посмотрите на сцене „не пьесу“! Пьес так много...» — писала она.
...мне писали из Петербурга, что 2-е и 3-е представление имели успех...