Чехов — Книппер О. Л., 30 августа 1900.

...пишу пьесу ~ кончу ее теперь. — Об этом периоде работы Чехова над пьесой «Три сестры» К. С. Станиславский вспоминал: «...мы все время подзуживали его на то, чтобы он писал пьесу. Из его писем мы знали, что он пишет из военного быта, знали, что какой-то полк откуда-то куда-то уходит. Но догадаться по коротким, отрывочным фразам, в чем заключается сюжет пьесы, мы не могли. В письмах, как и в своих писаниях, он был скуп на слова. Эти отрывочные фразы, эти клочки его творческих мыслей мы оценили только впоследствии, когда уже узнали самую пьесу.

Ему или не писалось, или, напротив, пьеса была давно уже написана, и он не решался расстаться с ней и заставлял ее вылеживаться в своем столе, но он всячески оттягивал присылку этой пьесы. В виде отговорки он уверял нас, что на свете столько прекрасных пьес, что: — Надо же ставить Гауптмана, надо, чтобы Гауптман написал еще, а что он же не драматург, и т. д.

 п. Мы сами не понимали тогда, что мы насилуем творчество большого художника» («А. П. Чехов в Художественном театре» — Станиславский, т. 5, стр. 348). Как и обещал Чехов, пьеса «Три сестры» была закончена вчерне в Ялте, до отъезда в Москву 21 октября 1900 г.

Ах, как мне мешают, если бы ты только знала!!— Письма Чехова из Ялты этих лет наполнены жалобами на гостей, которые мешают работать (ср. письма № 3122, 3123, 3124, 3136). О том же говорят многие воспоминания о Чехове. Так, И. Н. Альтшуллер вспоминал: «...Чехова считали долгом посетить съезжавшиеся <в Ялту> писатели и вообще люди, имевшие отношение к литературе и журналистике. И так как они отдыхали и делать им было нечего, то приходили часто и сидели подолгу. Среди них были люди Чехову приятные и близкие, с которыми ему было хорошо и которых он сам звал, а были и чуждые и несимпатичные, от которых отделаться он все-таки не мог <...> Кто к нему только не ходил, и по каким только делам! Фельдшер, долгое время присылавший ему для прочтения плоды своей безграмотной музы, приезжает специально в Ялту, чтобы посоветоваться, так как Чехов „тоже нашего медицинского персонала“. Знакомая владелица вновь открывающегося курорта является с просьбой написать для газет объявление такое, „чтобы действительно было замечательно“. И когда смущенный Антон Павлович клянется, что он никогда этим не занимался, она смеется и говорит: „Тоже, ей-богу, Вы скажете, самый замечательный писатель и вдруг не можете! Кто же этому поверит?“ Приходил учитель гурзуфской школы, молчаливый человек, просиживавший часами, покусывая свою бородку. Приходили посоветоваться, как устроиться получше, как устроить своих больных, приходили по выдуманным предлогам, так как в программу пребывания на южном берегу, кроме посещений Учан-Су, Ай-Петри, массандровских подвалов и прочих достопримечательностей, входил и визит к популярному писателю. И мешали ему работать, мешали думать, мешали быть одному. А отказать, защитить себя он не был в состоянии, не умел, и если не всегда был с такими посетителями слишком приветлив, то всегда внешне любезен и корректен» (И. Н. . О Чехове. — Чехов в воспоминаниях, стр. 592—594). Несомненным, однако, является то, что, тяготясь подобными посещениями, Чехов не только не ограждал себя от них, что объяснялось отчасти его исключительной деликатностью, но то и дело настойчиво звал к себе в гости, нередко едва даже познакомившись с человеком. По-видимому, это объясняется его художественною потребностью наблюдать, изучать людей, обогащать себя впечатлениями. Эту особенность Чехова подчеркивал в своих воспоминаниях А. И. Куприн: «Бывали у него люди всех слоев, всех лагерей и оттенков. Несмотря на утомительность такого постоянного человеческого круговорота, тут было нечто и привлекательное для Чехова: он из первых рук, из первоисточников знакомился со всем, что делалось в данную минуту в России» (А. И. «Памяти Чехова». — Там же, стр. 549).