Чехов — Суворину А. С., 16 ноября 1900.

— В отделе «Хроника» «Нового времени» (1900, № 8878, 13(26) ноября) сообщалось: «Сегодня, 12-го ноября в церкви департамента уделов состоялось бракосочетание дочери издателя „Нового времени“ А. С. Суворина, Ан. Ал. Сувориной, с сыном товарища министра путей сообщения В. А. Мясоедова-Иванова, лейтенантом С. В. Мясоедовым-Ивановым».

Пора уезжать. — Чехов планировал свой отъезд за границу на середину ноября (см. «Новости дня», 1900, № 6275, 8 ноября, отдел «Театр и музыка»). Вероятно, помимо работы над «Тремя сестрами» его задержало в Москве и сообщение о приезде Суворина.

Если Вы телеграфируете мне ~ через неделю будете в Москве, то я не уеду...  г. отметил: «В субботу 18 ноября я уехал в Москву. Чехов уезжал на юг, в Алжир, просил меня приехать к нему».

Написал пьесу «Три сестры» и уже отдал ее в Художественный театр. — Получив это известие, Суворин в тот же день напечатал в своей газете сообщение: «А. П. Чехов написал пьесу „Три сестры“ в сдал ее в Художественный театр в Москве» («Новое время», 1900, № 8883, 18 ноября (1 декабря), отдел «Театр и музыка»). Более подробная информация об окончании работы Чехова над пьесой появилась в статье «Три сестры» анонимного корреспондента «Новостей дня» (1900, № 6289, 22 ноября). В ней писалось: «Новая драма А. П. Чехова, о судьбе которой весь сезон столько гаданий, противоречивых толков, в газетах чуть не бюллетени, — окончена.

<...> Вчера Чехов отделал последние детали последнего акта „Трех сестер“, вечером вручил его рукопись Художественно-Общедоступному театру, и на днях театр приступит к подготовительной работе по подготовке пьесы. Постановка отнимет месяц с небольшим, и на святках Москва увидит новый чеховский шедевр. А что „Три сестры“ — шедевр, может быть, лучшее из произведений Чехова для театра, я могу сказать с полною уверенностью. Вчера же я имел возможность познакомиться с „Тремя сестрами“».

Пишу повести... «Архиерей» и повестью «Калека» (см. примечание к письму 3130).

То, что пишется в «Новом времени» о Горьком и обо мне, — неверно... — Речь идет об инциденте в Художественном театре, раздутом и перевранном газетными репортерами, происшедшем на спектакле «Чайка» 28 октября 1900 г. Впоследствии Н. Д. Телешов, очевидец события, рассказал об этом случае: «Горький любил и очень высоко ценил А. П. Чехова. И вот, в связи с этим уважением к Чехову, разыгралась в ноябре 1900 года в Художественном театре шумная история. Случай достаточно известный, о котором многие рассказывали в воспоминаниях, но совершенно не так, как было это на самом деле, потому что свидетелем этого инцидента, кроме меня, никто из писавших не был. Одни утверждали, что это случилось в Крыму, во время гастролей, другие — что в Петербурге; иные рассказывали, будто Горький вместе с Чеховым сидели в буфете и что-то пили.

Дело было в Москве, осенью 1900 года, в первом помещении Художественного театра, в Эрмитаже, в Каретном ряду. В этот вечер шла „Чайка“, а вовсе не „Дядя Ваня“, как описывают это многие так называемые „свидетели и очевидцы“.

А. П. Чехов был в этот вечер не в публике, а за кулисами, и приехал в театр только в конце второго акта. Ни в фойе, ни тем более в буфете не появлялся и с Горьким в течение всего спектакля не виделся.

 И. Немировича-Данченко. Сюда нам подали чай. С первого же антракта к этому кабинету стали подходить театральные зрители, постукивать в дверь и все настойчивее и громче вызывать Горького. Тот недоумевал:

— Зачем они вызывают меня, когда идет пьеса Чехова?

Но возгласы за дверью становились все настойчивее. В третьем антракте вызовы перешли уже в громкий рев: „Горь-ко-ва!!“

Дверь, наконец, насильственно распахнули. Весь коридор был полон народа. Загремели аплодисменты, заликовали поклонники. Но Горький не только не раскланялся в ответ, но решительно вышел из кабинета в толпу и резко спросил:

— Что Вам от меня нужно? Чего вы пришли смотреть на меня? Что я вам — Венера Медицейская? Или балерина? Или утопленник? Нехорошо, господа! Вы ставите меня в неловкое положение перед Антоном Павловичем: ведь идет его пьеса, а не моя. И притом такая прекрасная пьеса. И сам Антон Павлович находится в театре. Стыдно. Очень стыдно, господа!

в „курьере“ письмо в редакцию с точным изложением факта, с утверждением, что речь Горького была обращена не ко всей публике театра, как пишут некоторые газеты, а только к той ее части, которая в течение антрактов шумела в коридоре, аплодировала и вызывала Горького на чеховском спектакле («Курьер», 1900, № 319, 17 ноября).

„Спасибо, голубчик, — писал мне Алексей Максимович в ноябре того же года из Нижнего Новгорода, прочитав в газете это письмо. — Черт с ними. Пусть пишут, пусть ругаются и т. д. Я тоже буду писать и ругаться. От этого, кроме пользы для всех, — ничего не воспоследует“ <... >

Однако реакционные газеты продолжали раздувать этот инцидент, рассматривая его как „выговор публике“, как схватку писателя с обществом, и года два подряд в разных изданиях помещались карикатуры на Горького то в виде Венеры или балерины, то в виде утопленника, а то — человека, сидящего за столом и положившего ноги на стол» (Н. Телешов. Записки писателя. М., 1948, стр. 92—94).

«Новому времени» открыть травлю против Горького (см. фельетон Т. А. «Г. Горький и Агафья Тихоновна» — 1900, № 8876, 11(24) ноября, и анонимные заметки очевидца «Из публики» — 1900, № 8877, 12(25) ноября). Вслед за «Новым временем» многие русские газеты стали повторять выдумки о «скандале» в Художественном театре, что заставило Горького выступить с открытым письмом в газете «Северный курьер» 18 ноября 1900 г. В этом письме Горький подчеркивал: «Говоря с публикой, я не употреблял грубых выражений: „глазеете“, „смотрите мне в рот“, не говорил, что мне мешают пить чай с А. П. Чеховым, которого в это время тут не было... Я сказал вот что: „Мне, господа, лестно ваше внимание, спасибо! Но я не понимаю его. Я не Венера Медицейская, не пожар, не балерина, не утопленник; что интересного во внешности человека, который пишет рассказы? И как профессионалу-писателю мне обидно, что вы, слушая полную огромного значения пьесу Чехова, в антрактах занимаетесь пустяками“».

Получив публикуемое письмо Чехова, Суворин в тот же день поместил в своей газете заметку следующего содержания: «История гг. Чехова и Горького, на которых глазела публика в фойе Художественного театра в Москве и которой г. Горький сказал прочувственное слово, напоминающее Агафью Тихоновну из „Женитьбы“ Гоголя, оказывается чьей-то выдумкой, хотя об ней повествовали „очевидцы“. Мы получили об этом известие от лица, которое не может не знать правду. О г. Горьком, очевидно, начинают ходить сказки» («Новое время», 1900, № 8883, 18 ноября).