Чехов А.П.: Чехов — Книппер О. Л., 17 (30) января 1901.

Чехов А. П. Письмо Книппер О. Л., 17 (30) января 1901 г. Ницца // А. П. Чехов. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Письма: В 12 т. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука.

Т. 9. Письма, 1900 — март 1901. — М.: Наука, 1980. — С. 184.

Дуся моя, не беспокойся, твои письма я получаю аккуратно и готов держать пари, что ни одно не пропало. Спасибо тебе, милая собака. И если в последнее время, как ты пишешь, я буду получать от тебя короткие письма и получать их не часто, то — пусть будет так. Работы у тебя в самом деле много, хотя, надо думать, пьеса не пойдет в этом сезоне, пойдет только в Петербурге.

Зачем ты спрашиваешь у меня про фотографию Леля? Взяла бы да и прислала. А когда я получу твою настоящую фотографию??

Теперь я здоров вполне. В Алжир собираемся, но едва ли скоро поедем, так как море беспокойно. Сегодня, например, буря. Да, народу у меня бывает достаточно, достаточно мешают мне и раздражают; и сегодня сидели у меня с 5 часов вечера до 11 ½. Работать не могу, и больше от злости. Хочу после Алжира отправиться прямо в Ялту.

Дуся, ведь я сегодня именинник. Здесь никто не знает об этом, к счастью. Когда приедет Маша, то сообщи ей, что на ее имя придет от Маркса из Петербурга сумма денег, каковую пусть она получит.

Кланяюсь в ножки, целую, обнимаю и опять кланяюсь в ножки.

Конечно, третий акт надо вести тихо на сцене, чтобы чувствовалось, что люди утомлены, что им хочется спать... Какой же тут шум? А за сценой показано, где звонить.

3260. О. Л. КНИППЕР

17(30) января 1901 г.

Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: Письма к Книппер, стр. 90—91.

Год устанавливается по письму Книппер от 11 января 1901 г. (, т. 1, стр. 276—278), на которое отвечает Чехов, и по содержанию письма (предполагаемая поездка в Алжир, репетиции «Трех сестер»).

...ты пишешь, я буду получать от тебя короткие письма... — В письме от 11 января Книппер извещала: «Голубчик, родной мой, не сердись, если я это время буду писать хоть и часто, но скверно, теперь ведь горячка из-за „Сестер“ пойдет. И репетиции, и портнихи, и вечерние спектакли! <...> А еще и с ролью надо сидеть. Ведь 4-й акт во какой!»
...пьеса не пойдет в этом сезоне, пойдет только в Петербурге. — Пьеса «Три сестры» была сыграна первый раз в Москве 31 января 1901 г.
Зачем ты спрашиваешь у меня про фотографию Леля? — «Хочешь мою карточку в Леле <„Снегурочка“> или неинтересно?» — спрашивала Книппер.
Да, народу у меня бывает достаточно... — Книппер писала: «Немировича толком не видала, только перекинулась несколькими фразами. Он говорил Санину, что тебя опять-таки треплют люди, что тебе нет покоя от них и что ты едешь в Африку?!!!»
— См. примечания к письму 3256.
...третий акт надо вести тихо на сцене... — В режиссерском экземпляре «Трех сестер» К. С. Станиславский подчеркивает, что в 3-м акте, «где только можно», «давать нервность и темп». «Паузами не злоупотреблять. Переходы, движения у всех — нервные и быстрые». Через весь акт гремит «учащенный набат в густой колокол», «с грохотом мимо дома, по двору проезжают пожарные», «красный свет <из окон> падает бликами по полу» (подробнее о трактовке Станиславским III акта «Трех сестер» см. в статье М. Н. Строевой «Чеховские спектакли МХТ» — К. С. Станиславский 658—660). Книппер писала Чехову 11 января 1901 г.: «Станисл<авский> делал на сцене страшную суматоху, все бегали, нервничали, Немирович, наоборот, советует сделать за сценой сильную тревогу, а на сцене пустоту и игру неторопливую, и это будет посильнее» (Переписка с Книппер, т. 1, стр. 277). Чехов одобрил интерпретацию III акта Вл. И. Немировича-Данченко и был чрезвычайно озабочен правильным воспроизведением звуков набата, пожарных сигналов и шумов. По возвращении из-за границы он сам принимался налаживать эту часть спектакля. Станиславский вспоминал: «Он смотрел „Три сестры“ и остался очень доволен спектаклем. Но, по его мнению, звон набата в третьем акте нам не удался. Он решил сам наладить этот звук. Очевидно, ему захотелось самому повозиться с рабочими, порежиссировать, поработать за кулисами. Ему, конечно, дали рабочих.
В день репетиции он подъехал к театру с извозчиком, нагруженным разными кастрюлями, тазами и жестянками. Сам расставил рабочих с этими инструментами, волновался, рассказывал, как кому быть, и, объясняя, конфузился. Бегал несколько раз из зала на сцену и обратно, но что-то ничего не выходило.
Наступил спектакль, и Чехов с волнением стал ждать своего звона. Звон получился невероятный. Это была какая-то какофония — колотили кто по чем попало, и невозможно было слушать пьесу.
из ложи и скромно сел у меня в уборной.
— Что же это вы, Антон Павлович, не смотрите пьесу? — спросил я.
— Да послушайте же, там же ругаются... Неприятно же.
И так весь вечер и просидел у меня в уборной» («А. П. Чехов в Художественном театре.» — Станиславский 5, стр. 354).