Чехов — Кривенко В. С., 6 апреля 1901.

...надумали прислать мне Вашу рецензию. — Кривенко прислал Чехову рукопись своей рецензии на пьесу «Три сестры», предназначавшуюся для непечатания в «Новом времени». В сопроводительном письме он сообщал: «Написал я было для „Нов. вр.“ заметку о Ваших „Трех сестрах“, но А<лексею> С<ергеевичу> не понравилось. Написал, как мне думалось, а он говорит, что за такую отповедь, за такие мои слова, Вы обидитесь. Голубчик Антон Павлович, совершите подвиг, пробежите прилагаемые странички и черкните словечко. Неужели упоминание о болезни так для Вас тяжело и неужели, руководясь добрыми, т. е. искренними чувствами, можно сказать писателю обидное? Со всех сторон я слышу разговоры, слышу жужжания о Вашей пьесе».

Это уж вторая («Русский инвалид»«Три сестры» была напечатана в «Русском инвалиде», 1901, № 56, 11 марта (см. т. 9 Писем, письмо 3333 и примечания к нему).

О «Трех сестрах» я читал рецензии в «России»... — К этому времени в «России» были напечатаны три рецензии о «Трех сестрах»: в № 658 — Old . Театральный альбом; в № 665 — O. L. «Три сестры» А. Чехова; в № 671 — . Журнальные заметки.

. — Имеется в виду статья Ченко «Три драмы А. П. Чехова», напечатанная в «Новом времени», 1901, № 9008, 27 марта. Анализируя три пьесы: «Чайка», «Дядя Ваня» и «Три сестры», автор приходил к выводу: «Если в предыдущих двух пьесах Чехов далеко не дал нам настоящих драматических произведений, то последняя его пьеса „Три сестры“ уж ни в каком случае не может быть названа драмою: в ней окончательно нет ни драматических положений, ни типов, ни драматической идеи, ни действия, есть одна только внешность — диалогическая форма, которая сближает это произведение Чехова с драмой. <...> Талант Чехова всегда носил в себе с самого начала известный сатирический элемент. Этот элемент никогда не покидал его творчества, но особенно выразился он в этих драматических произведениях. Если этот сатирический элемент довольно ясно сквозит в „Чайке“ <...> если этот элемент даже овладевает содержанием „Дяди Вани“, то последняя пьеса Чехова „Три сестры“ есть чистейшая сатира, сатира не только на то военное общество, которое изображено в ней, и не только вообще на все русское общество, но и на всю современную жизнь <...> всё это с искусством художника-мозаичиста намеренно подобрано и подогнано Чеховым для изображения отвратительности и бессмысленности жизни всего этого общества. Тут нет ни настоящих чувств, ни стремлений, ни идеалов, это лишь жалкая гримаса, жалкая пародия на чувства, пародия на мировоззрение, пародия на идеалы и на стремления». Основной чертой всех драм Чехова Ченко считал безнадежный пессимизм. П. Перцов в заметке «Сатира или драма?» («Новое время», 1901, № 9010, 29 марта) подверг критике основные положения этой статьи. Кривенко 28 марта писал о статье Ченко: «Вчера в „Н<овом> вр(емени)“ помещен фельетон Ченко. Согласен лишь с маленьким отрывком. Согласен с тем, что дядя Ваня слишком циничен в сцене предложения (в конце пьесы, когда все разъяснилось) совершить в лесничестве любовный пантомим... Знаю, что не деликатно Вас тормошить, но не поскупитесь, отпишите в двух-трех словах свой взгляд на мое мнение и пришлите вместе с рукописью. Ведь прошу же не для оглашения». О статье Ченко и отклике на нее Перцова писал Чехову также Вл. И. Немирович-Данченко 2 апреля 1901 г.: «Читал ли ты фельетон Ченко в „Нов<ом> вр<емени>“? И возражение Перцова? Ченко — это Одарченко. Их два брата в Москве, так это младший, оба присяжные поверенные. Несмотря на то, что фельетон проникнут придирчиво враждебным духом, — это все же самое умное из всего, что мне пришлось прочесть о твоих пьесах. А та часть, против которой возражает какой-то Перцов, — о сатире, пропитанной общими твоими тенденциями, — мне разительно понравилась. Может быть, потому что я сам нахожу почти то же и потому что, еще в день отъезда из Петербурга, говорил с Поссе об этом и удивлялся, что ни одна газета не взглянула на „Трех сестер“ с этой точки зрения. Из возражения Перцова я половины не понял, просто не понял. Но и он прав в значительной степени. И это потому, что Ченко, при внимательном и серьезном отношении к пьесам, не сумел отрешиться от предвзятого недружелюбия. Не столько, впрочем, к тебе, сколько к Художественному театру. В конце концов я остаюсь при решительном убеждении, что ты должен писать пьесы. Я иду очень далеко: бросить беллетристику ради пьес. Никогда ты так не развертывался, как на сцене» ( 139).