Михаил Павлович участвовал в этом большом культурном деле Антона Павловича - в формировании Таганрогской городской библиотеки. Кстати скажем, что Антон Павлович, серьезно относясь к справочной и словарной литературе, одобрял большую работу брата над его словарем "Закром" и над статьями "Практические заметки", печатавшимися в "Ярославских губернских ведомостях".
Дальше в том же письме Михаил Павлович писал брату:
"Был у нас архимандрит Сергий, в мире Степан Алексеевич Петров. На груди бриллиантовый крест. Он начальник киргизской миссии. Получает 2 тысячи жалования, а теперь переводится в Москву в Покровский монастырь на 10 тысяч. Во-о! Собирался он в Мелихово, но я его напугал тем, что у вас был пожар и что мне еще неизвестно, что именно сгорело. Пили водку".
В своей книге "Антон Чехов и его сюжеты", вышедшей в свет спустя 27 лет после описываемых здесь событий, Михаил Павлович писал об архимандрите Сергии:
"Я... кончил курс юридического факультета... кончил курс и Степан Алексеевич, - и вдруг мы услышали, что он постригся в монахи. Затем до нас дошли вести, что он уже архимандрит, а потом - что уже и архиерей. Эту духовную карьеру Степан Алексеевич сделал годам к тридцати своей жизни, и, кажется, это был тогда самый молодой из всех русских современных архиереев. В иночестве он принял имя Сергий и был епископом сначала в Сибири, а потом на юге России. Как человек светский, молодой, он сразу же наткнулся на темные стороны архиерейской жизни, встал в оппозицию, скоро попал в немилость и был лишен своего викариата и сослан на покой в один из глухих монастырей на Кавказе. Уже будучи архиереем, преосвященный Сергий приезжал в Ялту лечиться от нервов... и... навещал жившего тогда там Антона Павловича... Эти свидания архиерея Сергия с Антоном Павловичем в Ялте и были той ассоциацией, благодаря которой и появился на свет рассказ "Архиерей".
Все в том же письме Михаил Павлович сообщал брату:
"Смотрел Невежинскую "Выше судьбы" {Автор этой пьесы Петр Михайлович Невежин - драматург и беллетрист.}. Аллах Керим, до чего плоха пьеса: одна сплошная мелодрама с выстрелом, благородством, нотациями, моралями и мучениями совести и полное незнание жизни; судебный следователь по особо важным делам дарует преступнику свободу только потому, что был с ним дружен в детстве, несмотря на то, что весь город говорит о факте. Невольно задаешься вопросом: чего же спит прокурор? Малиновская сказала мне, что она ждет из Питера рукописный экземпляр "Чайки"; я посоветовал ей подождать твоей книжки с пьесами {Вскоре должна была выйти книга А. П. Чехова "Пьесы", СПБ, 1897.}, и ей выгодно, и ты лишний рубль заработаешь. На сих днях приезжает Вл. Ив. Немирович-Данченко для постановки в Ярославле своей новой пьесы, так как наша труппа состоит из его учеников, окончивших только нынешней весною филармоническую школу {В. И. Немирович-Данченко руководил драматическим училищем Московского филармонического общества.}. Ольга кланяется. Мишель" {Письмо от 10 декабря 1896 г.}.
10 декабря, одновременно с письмом к Антону Павловичу, Михаил Павлович писал Марии Павловне:
"В театре нам открыли кредит со скидкою 20% с тем, что деньгами уплатим, когда богаты будем. Поэтому мы раза два в неделю обязательно в театре: не пропускаем ни одной новой пьесы. Актеры и актрисы - все молодежь, только что кончившая курс в Филармонической школе Вл. Ив. Немировича-Данченко, занятно! Ясно, что Россия переживает великое время: даже среди актеров новые нравы, движение мысли и личная порядочность... Мишель" {Письмо от 10 декабря 1896 г.}.
Тремя днями позже Михаил Павлович послал Марии Павловне другое письмо: "Машета... Получена ли в Мелихове рыбка, съели ли ее милые старички и не нужно ли им еще? Пожалуйста, пиши, хоть по малу, но почаще. И если можно, исполни просьбу: срисуй для меня копию с Левитановской бабкинской реки, что висит над турецким диваном у Антона {Картина И. И. Левитана "Река Истра". Подлинник хранится в Доме-музее А. П. Чехова в Ялте. Копии для Московского и Мелиховского Чеховских музеев выполнены в 1954 г. Для Михаила Павловича Мария Павловна скопировала осенний этюд Левитана "Дом в Бабкине. Терраса". Эта копия хранится в Доме-музее А. П. Чехова в Москве.}. В долгу не останусь. Рад буду очень. Твой Мишель" {Письмо от 13 декабря 1896 г.}.
В конце года Михаил Павлович и Ольга Германовна уехали на святки в Мелихово, где прогостили до 5 января.
Время проводили весело, катались на коньках по усадебному пруду, ездили ряженые в Васькино к новому соседу инженеру В. Н. Семенковичу {К этому времени князь С. И. Шаховской уже продал свое имение Васькино В. Н. Семенковичу.}. Ольга Германовна нарядилась парнем-прощелыгой, одела брюки, поношенный пиджак и картуз, Антон Павлович нарисовал ей усики и написал известную записку: "Ваше высокоблагородие. Будучи преследуем в жизни многочисленными врагами и пострадал за правду, потерял место, а также жена моя больна чревовещанием, а на детях сыпь, потому покорнейше прошу пожаловать мне от щедрот ваших келькшос {quelque chose - что-нибудь (франц.).} благородному человеку.
Василий Спиридонов Сволочев" {А. П. Чехов. Полн. собр. соч., 1944--1951, т. 12, стр. 347.}.
С этой запиской Ольга Германовна в гостиной большого васькинского дома обходила присутствовавших хозяев и гостей и собирала в картуз шуточное "подаяние".
Прошли святки, и молодые Чеховы собрались возвращаться в Ярославль. Перед их отъездом Антон Павлович вручил брату Михаилу оттиск из "Ежемесячных литературных приложений" к журналу "Нива" за декабрь, где напечатано несколько глав его повести "Моя жизнь". При этом Антон Павлович восстановил на оттиске все цензурные изъятия. Вернувшись в Ярославль, Михаил Павлович передал оттиск своему сослуживцу О. Укке, который в это время переводил повесть на немецкий язык.
В середине января 1897 года Михаил Павлович послал Суворину следующее письмо: "Многоуважаемый Алексей Сергеевич. Посылаю Вам этот мой рассказ; быть может, он пригодится для Нового Времени; Антон хвалит, - иначе я не послал бы его к Вам. Если же он Вам не понравится, то не трудитесь возвращать его обратно.
Буду беспокоить Вас просьбой: посоветуйте мне пожалуйста, что мне перевести с английского языка? До сих пор я перевел несколько толстых романов, много повестей, но еще ни разу не был доволен тем, что переводил...
Служу, хлопочу, ввожу новые порядки, сражаюсь с рутиной, устаю ужасно" {Письмо от 15 января 1897 г. ЦГАЛИ.}.
Розыски рассказа, о котором писал Михаил Павлович, пока не дали результата. Также не установлено, что Суворин посоветовал Михаилу Павловичу переводить.
"Ярославских губернских ведомостях" в официальном разделе был приведен "Список очередным и запасным присяжным заседателям по Ярославскому уезду для окружного суда на заседания в феврале месяце 1898 г.". В числе очередных заседателей упомянут и Михаил Павлович. В те времена в состав судейского аппарата избирались из граждан 12 присяжных заседателей. Михаил Павлович имел право быть избранным по двум линиям: и как получивший высшее образование, и как государственный служащий. После разбора дела и речей прокурора и защитника заседатели уходили в специальную комнату и определяли виновность или невиновность подсудимого. Если они выносили решение "не виновен", подсудимый тут же освобождался из-под стражи и выходил на волю; если же они решали "виновен" - председатель суда применял соответствующую статью закона. Михаил Павлович не раз избирался присяжным заседателем и в Ярославле, и позже в Петербурге.
В начале февраля 1897 года Антон Павлович писал Михаилу: "Повторяю, "Лешего" нельзя играть". По-видимому, Михаил Павлович запрашивал брата о его пьесе "Леший" по просьбе Малиновской или, может быть, по просьбе любительского кружка. В этом же письме, после решительного запрета, Антон Павлович разъяснял: "Конечно, играть доктора нужно мягко, благородно, соображаясь со словами Сони, которая во втором акте называет его прекрасным и изящным".
Письмо заканчивается приветом Ольге Германовне: "Некую особу поздравляю с кофейной гущей. Ваш папаша А. Чехов" {Письмо от 4 февраля 1897 г.}.
Кофейная гуща упомянута в шутку. Выше было сказано, что соседом четы молодых Чеховых был в это время бухгалтер Гуща, которого, возможно, Антон Павлович сам видел, когда приезжал к брату в Ярославль.
Письмо Михаила Павловича сестре о предполагавшейся совместной поездке в Крым начинается с оригинального приветствия: "Мадам Тюрлюрлю! И мне, и Ольге вжасно {"Вжасно" - таганрогский жаргон. Следует "ужасно".} как приятно, что ты поедешь с нами. Если ничего не помешает, то к 10-му июня отпуск будет у меня уже в руках... Мне нужно одно купанье, поэтому акриды и дикий мед {Акридами и диким медом питались библейские пустынники. Это выражение обозначало ограничение себя в пище.} не смутят и меня... Думается, что денег хватит... Я как маленький, мечтаю об этой поездке, утром просыпаюсь и все думаю, думаю.
Приехать можем в Мелихово только на Пасху. Тогда, конечно, наговоримся, как и что... Неужели мамаша за свою службу не может получить отпуска к нам в Ярославль. Очень хотелось бы повидать ее...
У нас ярмарка в полном разгаре, очень приличная, чего-чего только нет! Есть даже синематограф и "Жывая сибилла"; по столбам на сих днях были расклеены афиши, что приехал в город хиромантик, который узнает прошедшее, настоящее и будущее, и стыдно было смотреть, как наши дамы из самого светского общества ходили с ним совещаться... Ты читала, как Боборыкин {Боборыкин Петр Дмитриевич - беллетрист, журналист.} описал в "Русской мысли" Легра? {Легра Жюль (Юлий Антонович) - профессор Бордоского университета, жил три лета (1892--1894) в усадьбе Н. П. Гладкова Курниково в 5 верстах от Мелихова. В русском издании известна его статья "У Чехова в Мелихове". Ездил на обследование Обь-Енисейского канала и опубликовал доклад о своей поездке. Об этом докладе и писал Боборыкин в "Русской мысли".}. Прочти. Миллионы {Миллионы - по ассоциации с романом Д. Н. Мамина-Сибиряка "Приваловские миллионы".}. Интересно" {Письмо от 10 марта 1897 г. Гос. биб-ка им. Ленина.}.
9 марта 1897 года в Москве, в Малом театре, открылся первый всероссийский съезд сценических деятелей, на котором был констатирован крайне низкий уровень тогдашних провинциальных театров. Известный режиссер Евтихий Карпов в No 10 журнала "Театр и искусство" подвел такой итог многочисленным письменным докладам, представленным съезду: "Доклады эти с разных точек зрения... рисуют положение театрального дела в России, объясняют причины его упадка, предлагают всевозможные способы "уврачевания".
На съезде, между прочим, подверглась осуждению система бенефисов. Говорили, что она возбуждает зависть у менее талантливых актеров, ложится бременем на антрепренерский карман.
Прочитав об этом в газете, Михаил Павлович сразу же написал письмо в редакцию "Нового времени", которое озаглавил: "Audiatur et altera pars" {"Пусть будет выслушана и другая сторона" (лат.).} и послал Суворину. Он выступил против отмены бенефисов в провинции.
"В безысходной скуке провинциальной жизни,-- писал он, - когда на дворе стоит невылазная грязь и не горят фонари... театр является единственным местом, где провинция хоть немного чувствует себя в Европе. О бенефисах... говорят за много времени, хлопочут... шьют костюмы... Мужчины одевают фраки, а дамы и девицы - белые платья... Ведь это бенефис не актера, а самих зрителей! Взгляните на эти... сверкающие глаза, на это трепетное ожидание первого выхода бенефицианта... А наряды бенефицианток! Ведь они создают в провинции свою моду лучше всяких модных журналов!.."
Автограф этого письма с подписью "М. Ч." найден в 1967 году в архиве Суворина {ЦГАЛИ, ф. 459, оп. 3, ед. хр. 267.}. Опубликовано ли оно, пока еще не установлено.
Ранней весной 1897 года предопределилась дальнейшая жизнь Антона Павловича и всей чеховской семьи. В Мелихове в ночь под 22 марта у Антона Павловича началось сильное кровохаркание. Все же он поехал в Москву. Там кровохаркание перешло в кровотечение из легких, и 25 марта доктор Оболонский отвез писателя в клинику профессора А. А. Остроумова. Обследование показало, что туберкулезным процессом уже затронуты верхушки обоих легких и что процесс активен. По общему убеждению врачей, Антону Павловичу в дальнейшем жить в Подмосковье можно было только летом, а остальное время он должен был проводить на юге - в Крыму или за границей.
О случившемся Мария Павловна сообщила Михаилу Павловичу. Михаил Павлович отвечал: "Ради Бога, пиши об Антоне каждый день, не скрывая ничего. Можно ли отпустить на Ривьеру {Ривьера - Средиземноморское побережье Франции, представляющее сплошной курорт.} его одного? Узнай. Если нужна моя услуга, я мигом приеду. Повторяю: пиши каждый день. Ты легко поймешь, что у меня теперь на сердце. Приедем в воскресенье или в четверг на страстной. Мишель" {Письмо от 30 марта 1897 г.}.
Посылала ли Мария Павловна в Ярославль ежедневно письма о состоянии здоровья Антона Павловича - неизвестно. По всей вероятности, нет, иначе хоть одно из них сохранилось бы.
Когда Мария Павловна пришла в клинику навестить Антона Павловича, он, ударяя себя по лбу ладонью, говорил:
- Как я мог прозевать притупление!
И действительно, как он, врач, мог прозевать притупление в легких у самого себя, тогда как за двенадцать лет врачебной практики он, безусловно, обнаруживал эти притупления не у одного десятка своих пациентов! Это была какая-то удивительная, роковая слепота. Признаки были налицо. Первое кровохаркание случилось у него в декабре 1884 года в Московском окружном суде, когда он был корреспондентом по делу Скопинского банка. Ему было тогда 24 года. Затем кровь показывалась по 2--3 раза в год, приступы повторялись, и вот 37 лет он оказался в клинике уже с притуплением. Как это могло произойти? Почему он не обращался к врачам, почему не лечился, почему смерть брата Николая от чахотки не стала для него грозным примером - это непонятно.
Михаил Павлович не раз видел в Мелихове, как Антон Павлович плюет кровью, и всегда старший брат отвергал какое-либо участие и помощь, только требовал абсолютного молчания.
"Русская мысль", в котором уже была отпечатана повесть "Мужики". Пришлось выдирать целую страницу, с изъятием печатать ее наново и вклеивать в журнал.
Но, к счастью, эта неприятность компенсировалась огромным успехом повести, и Антон Павлович, выйдя из клиники, первое время не терял хорошего настроения. Однако будущее смущало его. Ему было неясно, как и где он теперь будет проводить больше половины года, что будет с Мелиховым, со всем хозяйством, со стариками родителями.
"Миша и Леля приехали",-- гласит запись Павла Егоровича в дневнике за 6 апреля 1897 года.
Антона Павловича еще не было, и Михаил Павлович, осмотревшись, увидел, что мелиховское хозяйство ныне находится уже в полном запустении. Он писал об этом брату в Москву. "Дорогой Ванюха. Здесь, брат, отчаянное скудоястие. Нет ни единого корешка во всем доме и вместо супа варится какая-то холостая бурдала. Будь друг, привези петрушки (корней), морковки и сельдерея. Если хватит тебя, то и луку репчатого. Мы должны теперь откармливать Антона, а с пустыми руками выйдет плохо. Можно и зеленцы, особливо же укропу. Я бы и сам все привез, да ничего не знал. Окорок привез. И еще просьба - вези баночку томатов. Уважь, голубчик! Твой Мишель" {Письмо около 7 апреля 1897 г. Архив автора.}.
И в самом деле, хозяйство, в котором в апреле месяце не оказалось овощей, трудно было назвать хорошим. Михаил Павлович с горечью смотрел на общий упадок. Теперь уже совсем ясно стало, что Чеховым нужна была только дача, а не имение.
внимание, не любил жаловаться, в том числе и врачам. Теперь ему надо было все время следить за собой и помнить, что он болен. Это было ему непривычно и неприятно. Это докучало ему.
До сих пор Антон Павлович, обладая огромной силой воли, прекрасно умел скрывать свои чувства и настроения, умел молчать. Но теперь появилась новая нотка - раздражение, свойственная туберкулезным больным.
Антону Павловичу было запрещено врачами по выходе из клиники много разговаривать. Естественно, Михаил Павлович в этот свой приезд в Мелихово старался больше рассказывать, чем слушать. Беседа касалась, конечно, и театральных дел. Говорили о труппе Ярославского театра. Вспоминали "Чайку" и два водевиля Михаила Павловича. После этой беседы Антон Павлович писал Суворину: "Миша убедительно просит, чтобы Вы прислали ему его водевиль "Ваза". Он теперь у меня, стало быть адресуйте "Вазу" в Лопасню. Говорит, что экземпляр, имеющийся у Вас, это единственный" {Письмо от 15 апреля 1897 г.}.
Стояла весна. Обитатели большого чеховского дома и гости ходили в лес, собирали сморчки, ездили в соседние селения. В дневнике Павла Егоровича занесены следующие записи, относящиеся к этим дням:
"Апреля 17. Ваня, Серегин {Художник П. М. Серегин.}, Миша, Леля, Селиванова ездили в Давыдову пустынь.
"
Вернувшись к своим служебным делам, Михаил Павлович 22 апреля отправил письмо казенной палаты за его подписью в редакцию "Ярославских губернских ведомостей" с просьбой напечатать объявление о привлечении определенной категории налогоплательщиков к платежу раскладочного сбора. Это был недобор основного налога, который раскладывался на плательщиков, но теперь не на всех, а лишь на "определенные категории".
Любопытен сам перечень налогов, вводившихся и отменявшихся в течение двух-трех последних десятилетий XIX века. Вот он: налог на больных, на освобожденных от воинской повинности, разрядный налог с паровых котлов и керосиновых двигателей, налог на владельцев собак, сбор с проезжающих по шоссе, пошлины за повышение чинами, пошлины с жалованных грамот на имения и так далее.
В конце апреля острое беспокойство о состоянии здоровья Антона Павловича стало спадать, и Михаил Павлович послал Марии Павловне следующее письмо: "Дорогая Машета. Как и что в Мелихове,-- пожалуйста опиши обстоятельно. А теперь вот что: мы имеем возможность взять отпуск с 20 мая: выехать из Ярославля 21-го для нас будет очень удобно... Так как эта поездка имеет целью получить удовольствие и отдых душевный, то придумывай что-нибудь, не стесняя себя..."
Дальше Михаил Павлович, вспоминая о мелиховском хозяйстве, пишет: "Нет, душа моя, городская (не столичная) жизнь имеет бездну преимуществ. Ты посуди: у нас и шпинат, и салат, и укроп, и огурцы (по 4 коп. штука), одним словом, все к нашим услугам без малейшей затраты труда. А сколько тебе приходится хлопотать и огорчаться, помимо уже труда и денег, из-за каких-нибудь глупых мышей..." {Письмо от 29 апреля 1897 г. Гос. биб-ка им. Ленина.}
"Пройдет или не пройдет?" Дело в том, что в этот день баллотировался в городские головы почетный гражданин города Ярославля Иван Александрович Вахрамеев. Он был избран единогласно. По этому поводу газета писала: "... в его лице, богато одаренном большим умом, практичностью, знаниями и отзывчивостью, а также опытностью в городском хозяйстве, (Ярославское общество. - С. Ч.) найдет человека стойких убеждений, человека самостоятельного и беззаветно преданного интересам родного города".
Прошел май. Наступало лето.
Задуманная Михаилом Павловичем поездка в Крым состоялась. 31 мая он с женой приехал в Мелихово. Через два дня вместе с Марией Павловной и Иваном Павловичем они выехали в Ялту через Севастополь. В письмах к Марии Павловне из Мелихова Антон Павлович интересовался: "Понравился ли Мише Севастополь?" {Письмо от 7--10 мая 1897 г.} В Севастополе Михаил Павлович раньше был только проездом.
После трех недель отдыха, полные новых впечатлений, стали подумывать о возвращении домой. Иван Павлович уехал первым. Затем расстались с Марией Павловной. Михаил Павлович с Ольгой Германовной отправились морем в Таганрог. Во время этого путешествия Михаил Павлович написал и послал в "Ярославские губернские ведомости" две путевых корреспонденции. Одновременно он обдумывал очерк для той же газеты о Крыме.
В Мелихово молодые Чеховы вернулись 4 июля, как пишет в дневнике Павел Егорович, "пришли со станции моционом". За отсутствием свободного места их поселили в сенях большого дома. В этот же день приехал художник И. Э. Браз писать портрет Антона Павловича по заказу П. М. Третьякова. Антон Павлович переселился из большого дома во флигель. Он писал Н. А. Лейкину: "У меня гостей хоть пруд пруди. Не хватает ни места, ни постельного белья, ни настроения, чтобы с ними разговаривать и казаться любезным хозяином" {Письмо от 4 июля 1897 г.}.
этого заказа. Тогда Третьяков обратился к И. Э. Бразу, модному в те годы салонному портретисту. Как известно, Браз в Мелихове писал портрет 17 дней, но сам признал работу неудачной и уничтожил ее. Лишь в марте 1898 года он смог начать новый портрет, для чего приехал к Антону Павловичу в Ниццу. С точки зрения профессионального мастерства этот второй портрет представляется также неудачным. Сам Антон Павлович так отзывался о нем: "Что-то есть в нем не мое и нет чего-то моего" {Письмо от 28 марта 1898 г.}.
"Поехали Антоша, Маша и Миша в Новоселки на открытие... нового здания училища",-- записал в дневнике Павел Егорович 13 июля. Это была вторая по счету школа, построенная А. П. Чеховым в мелиховской округе {Первую школу А. П. Чехов построил в селе Талеж, в семи верстах от Мелихова.}. Крестьяне села Новоселки и деревни Люторецкой поднесли ему хлеб-соль на двух деревянных резных блюдах. Одно из них хранится ныне в Ялтинском Чеховском Доме-музее, другое - в Мелиховском. Третью школу Антон Павлович построил в Мелихове в последний год пребывания там. Занятия в ней начались, когда он уже переселился в Ялту.
Молодые Чеховы прожили в Мелихове до 20 июля и затем, напутствуемые родителями, отправились домой в Ярославль. В день их возвращения приезжий француз Люмиер демонстрировал в городском театре фильмы только недавно появившегося кино. В "Ярославских губернских ведомостях" по этому поводу было напечатано следующее объявление: "В воскресенье, 20 июля 1897 г. представление движущейся живой во весь рост фотографии "Синематограф Люмиера".
Затем шел длинный перечень сюжетов, среди которых были: кормление тигров, разрушение стены старого дома, дамы-акробатки, азиятская депутация, петушиный бой на пари, франко-русские торжества в Париже в октябре 1896 года и многое другое.
Демонстрация этого кинофильма вызвала огромный интерес, зал был набит до отказа, на представление приехал даже губернатор. Кинофильм показывался неоднократно. Лишь через восемь месяцев, 17 марта 1898 года, Люмиер дал прощальный сеанс, состоявший из ста отдельных картин.
из островов Шпицбергена и пропал без вести. Газеты терялись в догадках, строили предположения. "Ярославские губернские ведомости" 25 июля не погнушались даже поместить под заголовком "Где Андрэ?" следующую корреспонденцию из Берлина:
"На вопрос: где теперь находится Андрэ, дает ответ берлинская ясновидящая Феррием, а именно... шар Андрэ уже несколько дней назад перестал плавать по воздуху... он уже "внизу", но не на земле, воздухоплаватели, все трое, еще живы. Из голубей были отправлены только четыре, но три из них замерзли"... и т. д.
Михаил Павлович, воспитанный в духе реализма, был возмущен подобной корреспонденцией в официальной газете, выходившей в свет за подписью вице-губернатора Фриша.
В конце июля Михаил Павлович писал сестре: "Сегодня ровно неделя, как мы фундаментально освоились у себя восвояси. Спасибо вам за гостеприимство...
Теперь громадная просьба. Исполни ее пожалуйста, насколько это возможно, конечно. Попроси кого-нибудь разыскать в газетах, в читальне, два номера "Нового времени" за 31 мая и 16 июня (т. е. NoNo " {Письмо от 29 июля 1897 г. Гос. биб-ка им. Ленина.}
По-видимому, он искал номер газеты за 17 июня, в котором была напечатана большая статья Ал. П. Чехова "Алкоголизм и возможная борьба с ним".
В середине августа Михаил Павлович вновь писал Марии Павловне: "Друзья мои тунгусы, отчего от вас нет ни строчки? От третьих лиц узнал, что Антон в Кисловодске, да и те говорят, что прочитали об этом в газетах {Ошибка. А. П. Чехов летом 1897 г. на Кавказе не был.}. Отчего бы не написать? Меня интересует:
1) Когда, куда и т. д. уехал Антон {А. П. Чехов в это время жил в Мелихове.}.
2) Как сошли (или сойдут) твои художественные экзамены...
женится на ней.
4) Будут ли какие-нибудь инструкции относительно тарантаса {Михаил Павлович предполагал купить в Ярославле второй тарантас для Мелихова. Первый был куплен им в Угличе.}.
Поездку в Крым я описал в наших "Губернских ведомостях" в двух корреспонденциях и одном фельетоне... Взялся за перевод и, если его напечатают, пришлю тебе наградные {О каком переводе здесь говорится, пока не установлено.}.
Приезд президента {Президент Французской республики Франсуа Феликс Фор приезжал в Россию в 1897 году, в связи с переговорами о заключении Франко-русского военного союза.} здесь был отпразднован с помпой. Играли две музыки, кричали ура, были и "Марсельеза", и вив-ля-франс, и флаги,-- одним словом совсем развели политику...
Мне так хотелось бы, чтобы ты получила в Ярославле хорошее место, рублей на 900, при казенной квартире. По-моему, тебе это пора..." {Письмо от 21 августа 1897 г. Гос. биб-ка им. Ленина.}.
"Ярославских губернских ведомостях" 31 июля 1897 г. без заголовка и подписи, вторая на другой день в разделе "Внутренняя жизнь", тоже без подписи. Фельетон напечатан 8 августа под заголовком "Ялтинская жизнь", с подписью "М. Ч.".
Михаил Павлович упоминает о празднестве в честь Президента Феликса Фора. Оно состоялось 11 августа. В начале торжества, по требованию революционно настроенной публики, "Марсельезу" играли два раза. В ответ на это, по распоряжению губернатора Штюрмера, русский гимн "Боже царя храни" был исполнен тоже два раза. Потом играли увертюру из оперы "Иван Сусанин" и опять "Марсельезу". Торжество закончилось большим гуляньем.
1 сентября 1897 года Антон Павлович отправился на всю зиму в вынужденную поездку на юг Франции. Около месяца он ничего не писал из Ниццы в Ярославль. Наконец пришло письмо, адресованное Ольге Германовне: "Очаровательной родственнице Ольге Германовне, - писал он,-- ее супругу титулярному советнику шлю поклон из Ниццы... Здесь очень тепло и солнечно. Комары кусаются жестоко. Море, пальмы. Эвкалипты. Олеандры. Женщины. Апельсины. Здоровье превосходно.
Поклон собаке с кривой лапой и со севрюжьей мордой. Напишите, нет ли чего нового, что и как Зоя Карповна {Зоя Карповна - лицо вымышленное.}, Гуща, хорош ли театр в Калуге {Шутка. Михаил Павлович не раз хвалил брату Ярославский театр.}, думаете ли скоро ехать в Мелихово и т. п. Одним словом, пишите, что хотите. Ваш зять Antoin Tchekhov" {Письмо от 25 сентября 1897 г.}.
20 октября к супругам Чеховым в Ярославль приехал гость - брат Иван Павлович, который пробыл у них два дня. Вместе ходили осматривать достопримечательности города, гуляли по набережной. Михаил Павлович приводил брата в казенную палату, знакомил с сослуживцами, предоставил ему возможность побывать в "присутствии".
и столоначальники. Управляющий палатой чаще отсутствовал и подписывал протокол, когда он был уже подписан всеми заседавшими. В "присутствии" рассматривались донесения податных инспекторов, жалобы налогоплательщиков, текущие дела и различные экстренные случаи.
Такая система просуществовала много лет, но, в конце концов, была изменена. Палату обвиняли, что дела в ней решаются келейно. В целях "демократизации" бывшее губернское присутствие было в 1898 г. реорганизовано в "Общее Присутствие Ярославской Казенной Палаты", в которое были включены представители Акцизного ведомства, губернского земского собрания, губернской земской управы, городской думы, городской управы и от купеческого общества. Само собою разумеется, никакой подлинной демократизации осуществлено не было. Только увеличилось количество подписей на журнальных постановлениях {Гос. архив Яросл. области, ф. 100, оп. 2, ед. хр. 1.}.
В начале октября 1897 года вновь выплыло старое дело, начатое еще в 1871 году, когда из деревни Володиной Угличского уезда после пожара несколько крестьянских семей уехало, не оформив надлежащим порядком свой выход из общества. Брошенные земельные наделы, в силу круговой поруки, облагались казенными сборами, но оставшимися крестьянами не использовались. В результате недоимки с деревни Володиной за 25 лет достигли суммы 1800 рублей, которую департамент окладных сборов требовал взыскать.
Дело это рассматривалось в губернском присутствии при участии Михаила Павловича. Он, конечно, сразу же встал на сторону крестьян, разъяснил присутствию бюрократический, аморальный характер требования Департамента, и делу было дано выразительное название: "О невозможности лежащих на крестьянах податях".
Надвигалась зима. Начались морозы. Михаил Павлович, как и осенью, поставил со всей решительностью вопрос о том, что Антону Павловичу ни в коем случае не следует на зиму возвращаться в Мелихово: "Два раза,-- писал он,-- получили письма от Антона. Он пишет такие глупости и так смешно, что самочувствие, вероятно, у него превосходное. Остается только радоваться, радоваться и радоваться. Одно только ясно: он не должен приезжать в Россию. Тоска по родине и скука по Мелихове поставят его в такое положение, что он войдет в сделку со своею совестью и убедит себя в том, что зимой приехать можно. Не нужно быть очень умным, чтобы вообразить себе, какие испытания придется перенести его организму, попадающему прямо из теплой Ниццы в наш Январский Север в течение каких-нибудь пяти суток. А путешествие зимой в душном вагоне, при жаре внутри и холоде снаружи, при вечных сквозняках - едва ли удобно. Нет, Антон должен зимовать в Ницце всю зиму, незачем ему приезжать зимою в Мелихово!.." {Письмо от 30 октября 1897 г. Гос. биб-ка им. Ленина.}
скажем, что в середине сезона он решил привлечь публику пьесой с потрясающим названием. В газете было опубликовано, что 25 января 1898 года в театре будет дана пьеса Чуйкова-Оверина "Детоубийца". Пять ее актов имели следующие названия: "Пагубное увлечение", "Семейный погром", "Пытки грешницы", "Сумасшедшая мать", "Убийца и самоубийца". Мы не знаем, какой сбор дало это представление, и отмечаем здесь лишь рекламность всех этих названий, на что, видимо, и рассчитывал Каралли-Торцов.
2 декабря 1897 года "Ярославские губернские ведомости" опубликовали информацию о том, что на другой день в помещении Общества любителей драматического и музыкального искусства состоится спектакль с благотворительной целью. Представлена будет комедия В. Крылова "Шалость". В списке участников спектакля находим и М. П. Чехова.
В эти же дни Михаил Павлович сообщал двоюродному брату Георгию об одном из эпизодов его сценической деятельности. В данном случае имелось в виду помочь заключенным малолетним преступникам: "... был занят репетициями и постановкой спектакля,-- писал Михаил Павлович. - На днях нужно было устраивать Везувий, объясняться в любви, ругаться с декоратором и проч. и проч. На спектакле присутствовал весь высший свет, был сам губернатор, четыре первые ряда кресел вовсе не выпускались в продажу, а были за неимоверные деньги розданы аристократии - отсюда тебе будет ясно, что нужно было не ударить в грязь лицом... Хорошо еще, что играли своей компанией! Как и всегда это бывает в любительских спектаклях, антракты были шириною в Атлантический океан и тянулись как товарный поезд; в первом действии Зарукин, увидев в первом ряду знать, начал монолог с конца, я ему подсказал, он начал его сначала и повторил конец снова; в третьем действии забыли (зажечь лампу в луне и она ви) {Фраза, заключенная в скобки, восстановлена по смыслу. В письме она выгорела добела.} села на небе черным пятном при чем по небу из нее тек керосин в виде хляби. После второго действия неизвестно куда пропал канделябр, позаимствованный у буфетчика... Насилу нашли. Но в общем спектакль сошел на славу. Финансовые же результаты его прямо роскошны. Теперь мы приобретем на вырученные деньги и волшебный фонарь для юных преступников, и библиотеку и проч" {Письмо от 10 декабря 1897 г. Гослитмузей.}.
В конце декабря Михаил Павлович известил Евгению Яковлевну, что он и Ольга Германовна на святки в Мелихово не приедут. Павел Егорович сильно обиделся и так написал в письме к сыну Ивану: "Миша с Лелей не приедут, значит мы будем одни, нам на праздниках скучать. Антоши нет и не приедет Миша тоже. Этого никогда у нас не бывало во все года" {Письмо от 22 декабря 1897 г. Гос. биб-ка им. Ленина.}.
Старик чувствовал себя уязвленным, но Евгения Яковлевна открыла секрет: Ольга Германовна ожидала ребенка. Эта новость страшно обрадовала Павла Егоровича. Желая поделиться с Антоном Павловичем новостью, о которой он узнал от Евгении Яковлевны, старик очень деликатно писал ему в Ниццу: "Миша и Леля не приехали по особенному случаю" {Письмо от конца декабря 1897 г. Гос. биб-ка им. Ленина.}.
ранних рассказах бичевал этот устаревший обычай, выродившийся в нелепую повинность. В пору, когда Михаил Павлович жил в Ярославле, было еще много начальников, которые жестоко обижались, если их подчиненные не приходили к ним в праздник расписаться в прихожей на явочном листе.
30 декабря 1897 года в "Ярославских губернских ведомостях" появился "список лиц, заменивших визиты в праздник Рождества Христова 25 декабря 1897 года... пожертвованиями в пользу бедных г. Ярославля..." В списке значится и Чехов Михаил Павлович.
Наступил 1898 год. Члены чеховской семьи жили по разным местам, но внимание каждого было устремлено к одной точке, к Ницце, где на чужбине томился Антон Павлович. Изредка он писал, письма его действовали успокаивающе. Жизнь текла своим чередом.
Известно, что в это время Михаил Павлович продолжал заниматься переводами. Один из своих больших переводов он послал в редакцию "Нового времени". Вот как об этом извещал Антона Павловича старший брат Александр: "Михайло - ярославский чиновник прислал в редакцию переведенный им с английского роман. Роман пойдет, кажется, в "Вестнике иностранной литературы". Объем солиден. О заглавии и мзде не знаю еще ничего" {Письмо от 14 января 1898 г. Письма А. П. Чехову его брата Александра Чехова.}.
Перевод романа еще не разыскан. Также не разыскан ряд других переводов Михаила Павловича того времени и последующих лет, о которых он сообщал в своей автобиографии:
"Написал... много переводов с английского и французского языков (в "Вестнике Иностр. Лит." и в "Нов. Жур. Иностр. Лит."). Издал несколько своих переводов" {Письмо М. П. Чехова к П. В. Быкову от 14 марта 1903 г" Институт русской литературы (Пушкинский дом).}.
Беспокоясь о состоянии здоровья Антона Павловича, Михаил писал своей сестре: "Не откажи написать что-нибудь об Антоне. Больше месяца я не получаю от него писем. Только из папашиного письма я знаю, что он все еще в Ницце" {Письмо от 21 января 1898 г. Гос. биб-ка им, Ленина.}.
Не получив от Марии Павловны ответа, он пишет Антону Павловичу: "Антуан! Я не получил от тебя ни одного письма вот уже месяц и 22 дня... Напиши пожалуйста. Напиши о здоровье, о планах, какие имеешь в виду, о чем хочешь, но только напиши. О тебе я узнаю из вторых рук: в пяти письмах подряд, которые я получил из Мелихова, повторялась одна только единая фраза: Антоша уезжает в Алжир, и больше ничего. Напиши же пожалуйста! Я все еще в Ярославле, так как Одиссея по части Ревеля вероятно не удастся, да я и не буду особенно роптать на судьбу, если и не удастся: хотелось, правду говоря, помогать Мелихову"...
"Одиссеей по части Ревеля" Михаил Павлович называет свое предположение о переводе на службу в нынешний Таллин с более высоким окладом жалования.
"На сих днях,-- продолжал Михаил Павлович,-- ожидаю младенца и испытываю уже все то, что в этих случаях испытывается. Нянек не будет. Постараюсь обставить семейный вопрос так, чтобы от него не пахло крепостным правом... Не стану показываться никуда, даже в Мелихово, пока младенцу не исполнится столько лет, сколько необходимо для того, чтобы он мог доставлять собой удовольствие другим. Одним словом постараюсь, чтобы вся тяжесть по его воспитанию легла только на нас одних, на Лелю и на меня, и чтобы никаким, даже косвенным, путем, не обеспокоить других. До сих пор наша прислуга была ремесленницей, а не прислугой, мы не унижали ее интимностями... и так бы хотелось, чтобы все так и дальше было! До свидания, голубчик. Напиши же пожалуйста!.. {Письмо от 30 января 1898 г. Архив автора.}
"Когда родится оное чадо, то напишите немедленно или даже телеграфируйте два слова..."
Дальше он разбирал затронутый братом вопрос о домашней прислуге. "Едва ли вы обойдетесь без няньки; да и нянька, если это добрая старуха, и если давать ей высыпаться, не повредит делу. В детских воспоминаниях порядочных людей няньки играют далеко не мрачную роль, а у крестьян старшая сестра называется нянька" {Письмо от 5 февраля 1898 г.}.
Но молодые Чеховы наняли няню лишь через три года, когда у них родился сын.
Как и полагается в подобных случаях, старушка Евгения Яковлевна по-женски тревожилась и просилась поехать в Ярославль. Мария Павловна писала Антону Павловичу: "У Миши ожидается младенец, и посему трусит он страшно, умоляет мать приехать к нему. Я со злостью, но отпускаю ее..." {М. П. Чехова. "Письма к брату А. П. Чехову", Гослитиздат, 1954, стр. 62.}
Старушка, конечно, опоздала. Ночью 6 февраля Ольга Германовна благополучно разрешилась от бремени. Родилась девочка, которой дали имя Евгения, в честь бабушки. Михаил Павлович так обрадовался и разволновался, что, накинув пальто, вышел из дома и до света бродил по пустынным улицам Ярославля. Машинально дошел до здания казенной палаты и, усталый, сел на ступеньки, занесенные снегом. Сколько времени он там просидел, он не помнил, но вдруг услышал за собою голос швейцара Архипа:
- Дочь родилась, дорогой Архип,-- ответил начальник 2-го отделения и, приведенный в чувство разговором со швейцаром, пошел домой.
В Мелихове в это время Павел Егорович записывал в дневнике: "Февраль 6. Е. Я. Чехова уехала в Ярославль в 8 часов утра... у Миши и Лели родилась дочка Евгения".
От Евгении Яковлевны долго не было известий. Мария Павловна очень беспокоилась - ведь Евгения Яковлевна в большом городе одна боялась перейти улицу и нанимала извозчика, чтобы он ее перевез на ту сторону!
Через несколько дней Михаил Павлович писал брату в Ниццу: "У меня родилась дочь. Назвали Евгенией. О том, что пришлось испытать во время родов, ты знаешь. Это нечто такое невероятное, такое несправедливое, настолько не похожее на естественный порядок, что просто хоть руками разводи. И как мы, мужчины, мало думаем об этих ужасных девятнадцати часах... А между тем какие ужасные эти муки, какие неумолимые, неизбежные!
Все интеллигенты в России страшно заняты процессом Зола. За ходом его дела следят с лихорадочным интересом. Куда бы ты ни пришел, всюду только и разговоров, что о Дрейфусе, Эстергази и Зола. К несчастью, все в этом процессе так запутано, что с трудом успеваешь следить за нитью. Процесс, по-моему, прямо-таки невероятный... Антисемитское "Новое время", кажется, комбинирует телеграммы, немножко пригоняя их к обвинению Дрейфуса, а "Новости" - наоборот. Вот и разберись! Ужасно хотелось бы, чтобы ты написал мне, как относится к Дрейфусу и Зола не армия, не офицеры, не администрация, а обыкновенное обывательское общественное мнение хоть в той же Ницце? Боюсь, что процессом Зола дело не кончится. Напиши же, пожалуйста!" {Письмо от 10 февраля 1898 г. Архив автора.}
Это письмо Михаила Павловича показывает, с каким интересом он относился к международным событиям того времени.
Русские газеты, в целом, были единодушны в оценке положения и были настроены в пользу Дрейфуса и Золя. Но "Новое время" развернуло отвратительную антисемитскую кампанию и требовало осуждения Зола, вставшего на защиту еврея Дрейфуса.
Антон Павлович ответил одним письмом к Ольге Германовне и Михаилу Павловичу:
"Милая моя посаженая дочь Ольга Германовна, поздравляю Вас с прибавлением семейства и желаю, чтобы Ваша дочь была красива, умна, занимательна и в конце концов вышла бы за хорошего человека, по возможности кроткого и терпеливого, который от своей тещи не выскочил бы в окошко...
Ты спрашиваешь,-- обращается он к Михаилу Павловичу,-- какого я мнения насчет Золя и его процесса. Я считаюсь прежде всего с очевидностью: на стороне Золя вся европейская интеллигенция и против него все, что есть гадкого и сомнительного... Французское правительство идет теперь напролом, зажмурив глаза, виляя направо и налево, лишь бы только не сознаться в ошибках.
"Новое время" ведет нелепую кампанию, зато большинство русских газет, если и не за Золя, то против его преследования..." {Письмо от 22 февраля 1898 г.}
Эта переписка между братьями состоялась во время той фазы процесса Дрейфуса, тянувшегося с перерывами 12 лет, когда Эмиль Золя написал президенту Французской республики Феликсу Фору, что военный суд "дерзнул оправдать Эстергази и дал самую сильную пощечину всякой истине, всякой справедливости". Через два дня после оправдания Эстергази Золя опубликовал свое, потрясшее Европу, "Письмо господину Феликсу Фору, президенту республики", которое закончил грозными словами "Я обвиняю", и привел восемь пунктов своих обвинений правительства, генерального штаба, военного суда, экспертов... Золя был привлечен к судебной ответственности, но успел бежать в Англию.
Об этом громком процессе Антон Павлович писал брату Александру в нескольких письмах: "В деле Золя,-- сообщал он,-- "Новое время" вело себя просто гнусно. По сему поводу мы со старцем (т. е. с Сувориным. - С. Ч.) обменялись письмами... и замолкли оба. Я не хочу писать и не хочу его писем..." {Письмо от 23 февраля 1898 г.}
13 марта 1898 года, Антон Павлович уже вновь писал Суворину, и в этом его письме нет и намека на какое-либо расхождение. Переписка велась и дальше, но не так интенсивно, как до сих пор. Этим Антон Павлович еще раз подтвердил, что он отделял Суворина от его газеты, которую продолжал клеймить за ее отношение к делу Дрейфуса:
"Поведение "Нового времени" в деле Дрейфуса-Золя просто отвратительно и гнусно. Гадко читать" {Письмо от 30 июля 1898 г.}.
"Новое время" в деле Дрейфуса шлепается в лужу и все шлепается. Какой срам! Бррр!" {Письмо от 28 ноября 1898 г.}
"Новое время" производит отвратительное впечатление. Телеграммы из Парижа нельзя читать без омерзения, это не телеграммы, а чистейший подлог и мошенничество... Это не газета, а зверинец..." {Письмо от 5 февраля 1899 г.}
В том же письме от 10 февраля Михаил Павлович писал брату в Ниццу: "Получил приглашение прочитать 22-го в Думе какое-нибудь свое произведение в пользу студентов и буду читать. Прочтет также и Трефолев {Трефолев Леонид Николаевич - поэт, автор текстов нескольких песен, ставших народными: "Дубинушка", "Камаринский мужик" и др. Большую часть жизни прожил в Ярославле.}. Я встречался с ним несколько раз и передавал ему о твоем желании иметь сведения от него по школьному делу. Он велел тебе сказать, что по этой части он сам слабоват, так как уже десятки лет заведует лишь одной земской типографией, и что тебе следует справиться у князя Дмитрия Ивановича Шаховского {Шаховский Дмитрий Иванович - брат С. И. Шаховского, соседа А. П. Чехова по Мелихову, позже член Государственной думы цервого созыва (1906--1911 гг.).}, который-де по этому делу собаку съел. От Леонида Николаевича пахло, душенька, водочкой {Подражание слогу писем дяди Митрофана Егоровича.}. Была репетиция. Читать будут только все Ярославские авторы... авторы рассчитывают на сбор громадный и жалеют, что огромный думский зал не может еще шире раздвинуть своих стен... Не подумай, что это преувеличение - "Вы всех зарежете!" - сказал мне управляющий Палатой, когда прочитал программу вечера.
английский роман и получил письмо, что он будет напечатан у Булгакова {Булгаков Федор Ильич - издатель "Нового журнала иностранной литературы".}. Приятно, приятно... {Подражание слогу дяди Митрофана Егоровича.} Ну, будь здоров. Расти большой. Спасибо за письмо еще раз. Твой Мишель" {Письмо от 10 февраля 1898 г. Архив автора.}.
Благотворительный вечер состоялся. О нем в "Ярославских губернских ведомостях" сообщалось так: "26 февраля 1898 г. в городском театре в пользу Общества вспомоществования учащимся недостаточного состояния и Комитета призрения неимущих в Ярославле состоится Литературный вечер, на котором прочтут свои произведения Красева, Мизинов, Набоков-Сагайдачный, Первухин, Преображенский, Протасьев, Трефолев, М. П. Чехов и Стржижевский".
На другой день в рецензии на этот вечер М. П. Чехов упомянут, как один из чтецов. Он прочел свой рассказ "По пути" {Этот свой рассказ М. П. Чехов во второй раз публично читал спустя полтора года - 3 декабря 1899 года. Рассказ не найден.}. Остаток собранных средств в сумме 158 р. 74 к. передан комитету и обществу в равных долях.
Через пять дней Михаил Павлович писал Антону Павловичу: "Антуан. Сегодня окрестили мою дочь, назвали ее Евгенией: кумой записали Машу, а кумом,-- не обижайся, - тебя. Кумом мы тебя сделали со всеми последствиями; от твоего имени платили за крест, от твоего имени платили попам и, не обижайся, расходы стребуем с тебя (11р.) полностью, и не из скаредности, а из существующего на то поверья. Ах, брат ты мой, сколько всех этих поверий, так ты и представить себе не можешь!..
Итак ты - кум. Теперь у тебя есть, кого драть за уши и ставить в угол...
Зола осужден, Лабори подал на кассацию, чем-то окончится? И-за ( ) и (?) противно читать "Новое время". Все речи Зола и Лабори уснащены этими знаками. До свидания. М. Чехов" {Письмо от 15 февраля 1898 г. Гос. музей-заповедник А. П. Чехова в Мелихове.}.
На другой день Михаил Павлович послал письмо Марии Павловне: "Дорогая Машета. Большое тебе спасибо за чепчик и ризки, а главное за то, что ты согласилась у нас крестить. Постараюсь воспитать дщерь свою в страхе и почтении перед тобой. Очень бы хотелось, чтобы ты повидала свою крестницу. Занятно. Будем надеяться, что теперь уже у тебя есть предлог приехать к нам в Ярославль, хоть в мае. Тебе будет отдельная комната, а уж какие этюды я тебе предоставлю на Волге. Пожалуйста, взгляни хоть разок на крестницу!
Антошу записали кумом... Мать высказывает предположение, что Антоша обидится на то, что я так скупо обставил крестины, что это не в его правилах, но мне было как-то неловко тратить больше. Пусть извиняет. Я так доволен, что у меня кумом и кумою - Антон и ты.
Не забудь: с 4-го марта у нас экипажная ярмарка. Важно не упустить время. Если экипаж нужен и есть свободные деньги, то пришли переводом через банк. Постараюсь не ошибиться и купить тарантасик получше" {Письмо от 16 февраля 1898 г. Гос. биб-ка им. Ленина.}.