XII.
Между тем время бежало и день ото дня жизнь наша в Княжой становилась всё скучнее и тошнее. Старики, занятые своей будничной работой, не обращали на нас ровно никакого внимания. Ни книг, ни занятий у нас не было ни каких. Мы использовали уже все, что можно: ограбили все соседние сады, переслушали все, что нам могли рассказать беспалый Макар, кузнец Мосий и молотобоец Павло; вздумали сами надувать кузнечный мех и что-то испортили в нем и в заключение я, терзаемый жаждою ездить верхом, оседлал тайком одну из рабочих лошадей и страшно изодрал её седлом и без того натертую и глубоко израненную спину. За это я сподобился услышать от Макара такие благословения, каких еще никогда в жизни не слыхивал. Мало по малу на нас напала тоска, похожая на одурь. Мы стали слоняться, как сонные мухи, и по целым часам лежали на траве в степи и тупо смотрели без мыслей в глубокое небо. Со стариками мы почти и не разговаривали. У них была своя логика, отбивавшая всякую охоту вступать с ними в беседу. Кроме того, заметно было, что они тяготились нами.
- Дедушка, кто такой этот машинист, с которым мы приехали? - спросил однажды за обедом Антоша.
- Такой же, как и все машинисты, - ответил Егор Михайлович. - Около машины ходит.
- Около какой?
- А не знаешь, какая бывает машина, так и не спрашивай.
- Но какая же именно машина? - добивался Антоша.
- Машина, как машина... С трубою... Пыхтит... Вот и всё.
Так мы ничего и не узнали. В другой раз, видя в степной дали силуэт пахавшего хохла, я спросил деда.
- Какая разница между сохою и плугом?
- То - плуг, а то - соха, - ответил Егор Михайлович.
На этом разговор и оборвался. С мужиками Егор Михайлович вел только деловые и притом кратковременные беседы, которые почти всегда оканчивались одним и тем же возгласом.
- Ты - дурак! Ты - пентюх!
Более разговорчивым дедушка становился только тогда, когда речь заходила об их сиятельстве графине и княгине. В этих случаях лицо его принимало особенное, умиленное выражение бывшего крепостного человека. Каждому слову и каждому движению помещицы придавалось почти такое же значение, как и изречениям оракула. Иван Петрович, занявший место дедушки в Крепкой, дедушке никакого зла не сделал, но Егор Михайлович все-таки сильно недолюбливал его. Однажды, по возвращении из Крепкой, дедушка при нас рассказывал бабушке.
- Предстали мы оба пред её сиятельством, перед графинею, с отчетами. Иван Петрович хотел доложить первым, а графиня сделала ему рукою отклонение и изрекла: "Говори ты, Егор Михайлович".
Нужно было видеть, сколько на лице у дедушки было торжества, когда он произнес слово: "отклонение"! Враг был унижен, а он возвеличен самою графинею! И какое блаженство и гордость светились в его глазах при словах: - "Говори ты, Егор Михайлович!"...
И этой мелочностью, и этими ничтожными булавочными уколами жили и дышали люди... Более разумных и высших интересов у них, по-видимому, не было. По воскресеньям и по праздникам Егор Михайлович ездил в Крепкую к обедне и всегда старался стать впереди Ивана Петровича, а на аудиенциях у графини неукоснительно докладывал последней о замеченных им по дороге недостатках в обработке полей, вверенных управлению кроткого соперника. Это однако же нисколько не мешало ему после аудиенции заходить к этому сопернику выпить рюмку водки и стакан чаю.
За одну только неделю пребывания в Княжой мы истосковались и Антоша даже осунулся и похудел. О скором возвращении домой, в Таганрог, нечего было и думать. На просьбу отправить нас к родителям дедушка объявил наотрез.
- Коней нема и людей нема: все на работе в поле. Для вас отрывать от дела не буду. Ждите оказии.
- А скоро будет оказия?
- Когда будет, тогда и будет.
По своему он был совершенно прав, но для нас это значило ждать бесконечности. Антоша заплакал, а я с досады готов был на какой угодно отчаянный поступок. Весь этот день мы прослонялись хмурые, а ночью долго не могли заснуть, проклиная себя за то, что поехали к дедушке и к бабушке в гости.
Утром я заговорил с братом.
- Мне кузнец Мосий говорил, что в эту пору оказия бывает только тогда, когда повезут в Таганрог мед продавать. А это раньше августа не будет... Мосий даже побожился.
- Что же нам делать? - уныло проговорил Антоша. - Тут умрёшь со скуки.
- Что делать? Давай уйдём.
- Куда? В Таганрог? Туда мы дороги не найдём.
- Там что?
- В Крепкой я побываю у самой графини и попрошу ее, чтобы нас отправили домой... Не станет же она насильно задерживать нас у себя! Мы - не мужики, а гимназисты. И притом же я постараюсь быть красноречивым.
Мысль удрать тайком от дедушки и бабушки была сама по себе нелепа и глупа, но мне казалась очень заманчивой тем более, что старики явно тяготились нами, - и я стал уламывать брата. Антоша робел и всячески отнекивался. Он страшно боялся ответственности и говорил, что дедушка напишет об этом побеге отцу, а отец непременно задаст нам обоим солидное внушение. Я чувствовал, что Антоша был прав и уже заранее предвкушал наказание, но в Княжей жизнь становилась уже невмоготу. Легко было одуреть от идиотизма. К тому же представлялся редкий случай поступить так отважно, как поступали герои Майн-Рида, которым я тогда зачитывался. В конце концов мне удалось-таки убедить и уломать Антошу - и мы незадолго до обеда вышли из усадьбы в степь будто бы для прогулки, а там - пошли и пошли... Дорога была прямая и заблудиться было нельзя.
В первое время нам было весело и приятно и мы даже воображали себя до некоторой степени отважными путешественниками, идущими по бесконечной прерии. По крайней мере я старался убедить в этом Антошу, который шел по мягкой, пыльной дороге молча. Мне было лестно, что я нашел себе такого внимательного слушателя, и я развивал свои мечтательные идеи все шире и красноречивее и, наконец, дошел до описания диких лошадей-мустангов, ехать на которых было бы несравненно приятнее, чем итти пешком. Но Антоша перебил меня на самом интересном месте.
- Струсил, - упрекнул я его.
- Нет. Я есть хочу, - коротко ответил он.
Тут только я понял, какими опрометчивыми и несообразительными оказались "отважные путешественники", ударившись в бега на голодный желудок, перед самым обедом. У меня у самого защемило под ложечкой... Как же теперь быть? Вид у Антоши был действительно тощий, постный и плачевный. Мы отошли всего только версты полторы, не более, а впереди было еще полных восемь с половиною.
- Пойдём вперед. Нас в Крепкой накормят.
- Графиня, - храбро ответил я. - Я употреблю всё своё красноречие.
Антоша сомнительно покачал головою.
- А помнишь, что говорил Смiотанко? - проговорил он. - Ты графине не компания и она тебя не примет.
Он решительно повернул назад. Я произнес какое-то проклятие в духе героев Майн-Рида и в свою очередь зашагал за ним. Вернулись мы как раз к самому обеду, когда бабушка уже собиралась посылать Гапку разыскивать нас.
- На ставок ходили...
Ели мы с преотменным аппетитом.