Варианты - Рассказы. Повести. Юморески, 1880-1882. (Часть 3).

Стр. 392.

^4—5

Темно-серые, точно в грязь вымазанные, облака всплошную заволакивали небо и своею неподвижностью наводили тоску. Казалось, не существовало солнца; оно в продолжение целой недели ни разу не взглянуло на землю, как бы боясь опачкать свои лучи в жидкой грязи, изображавшей собою мостовые. Большие дождевые капли рассекали серый воздух, не переставая стучать в потускневшие окна. Сплин, хандра, апатия читались на всем⁹... Не видно было ни одной физиономии, на которой нельзя было бы прочесть отчаянной скуки... Скучно было и в доме князей Приклонских¹⁰.

В одно темное «после обеда», когда дождевые капли барабанили в окна с особенной силой и в каминной трубе завывал и плакал ветер¹¹, на лицах обывателей этого дома светилась не одна только скука. Печаль и отчаяние занимали на них первое место. (Ср. начало гл. III, стр. 417—418...)

¹⁰

¹¹

¹³

¹⁵

¹⁷

^19—20

²⁴

^24—25

²⁶

^27—28

³⁰

³⁴

^35—36

Стр. 392—393.

^37—1

Стр. 393.

^3—4

⁶

^11—12

^12—13

^18—20

²⁵

²⁶

²⁸

³⁴

³⁶

³⁸

³⁹

^40—41

Стр. 392—393.

^41—5

Он с нетерпением ожидал той минуты, когда maman выйдет из его комнаты и ему можно будет запереться на ключ, вздремнуть, всхрапнуть, заняться именно тем, чем он всегда занимался после сытного обеда. Присутствие maman мешало ему также занять у Маруси десять рублей. Матери не нравилось, что он обирал Марусю.

Стр. 394.

^6—7

¹¹

^13—14

^18—19

²⁹

³⁰

³¹

^32—33

^33—34

^35—36

³⁶

^37—38

³⁸

^38—39

^41—42

Стр. 395.

¹

^4—5

⁶

⁸

⁹

^10—13

²³

^23—24

^24—25

^27—28

^28—29

³⁰

³⁹

Стр. 396.

^1—4

⁶

⁹

^10—11

¹³

^15—16

¹⁷

¹⁹

^23—24

²⁴

²⁷

^28—30

^34—35

^36—38

³⁹

⁴⁰

⁴¹

^41—43

Стр. 397.

^2—3

⁴

⁶

¹⁴

¹⁸

— Нет человека, который бы в газетах про него пропечатал! — [сказали] говорили гости, пришедшие утешать княгиню. — Таких следует учить. Три раза посылали, а он не едет!? Хорош!

²⁴

²⁶

²⁷

^29—30

³³

³⁵

^35—40

^40—41

Стр. 398.

²

⁸

¹⁵

^21—22

²⁵

^26—29

³⁰

³¹

^31—32

^32—33

^35—36

³⁶

³⁹

^41—42

Стр. 399.

⁴

⁶

⁸

¹⁰

¹³

¹⁵

²⁶

²⁸

³⁰

^32—38

Стр. 399—400.

^39—1

— Я умираю, мама! Прощайте! [Ох!]

Стр. 400.

⁴

⁸

⁹

¹²

¹²

¹⁴

¹⁶

^19—21

В публике существует убеждение, что если доктор не прописывает лекарств, то то... значит, нет надежды!.. Не дает человек лекарств, потому что знает, что они не помогут. [Это убеждение] Княгиня не была свободна от этого убеждения; оно заставило ее сильно похудеть.

²⁷

²⁸

⁴²

Стр. 438.

³

⁶

^13—14

¹⁴

^24—25

²⁸

Стр. 439.

⁷

¹³

¹⁴

^18—19

²⁸

³²

^41—42

Стр. 440.

²¹

^24—25

Стр. 441.

⁹

²⁸

Стр. 442.

²

⁴

¹¹

^31—32

Стр. 443.

⁷

¹⁹

³²

^33—34

Стр. 444.

¹

⁶

⁷

⁴³

Стр. 445.

¹⁰

³³

³⁸

Стр. 446.

¹⁵

Стр. 447.

³⁸

^42—43

Стр. 448.

³

^5—6

Стр. 449.

⁵

⁹

¹⁰

¹²

^12—13

¹⁵

^17—18

¹⁹

²⁰

²²

^23—24

^25—26

³⁰

^31—32

³³

Стр. 450.

²

⁴

^4—7

⁸

^11—13

^14—15

^16—17

²⁰

^22—23

²³

²⁸

³⁰

^31—32

³⁴

³⁶

Стр. 451.

^1—2

⁴

⁵

⁶

⁷

¹⁰

^11—12

¹²

¹²

^13—14

^15—16

Стр. 452.

^17—18

^27—28

^33—35

Стр. 453.

⁸

¹³

²⁵

^36—37

^38—39

Стр. 454.

⁴

⁷

^8—10

¹²

^12—13

¹³

¹⁴

^14—15

¹⁵

^22—30

— Прочь с дороги, старая дрянь! — сказал бы он.

Ему известна по опыту первая любовь с левкоями и резедой.

Его первая она, хорошенькое, маленькое созданьице, жила на берегу моря, вблизи волн и бурь. Она была красива, богата и знатна. Поездки к ней и житье в ее усадьбе составляют самое поэтическое место в истории барона и самое темное пятно на его совести. Он однажды, катаясь с ней на лодке, пообещался жениться на ней, но потом, собравши всю цветочную пыль с молодого цветка, бросил ее. Она, говорят, умерла с горя. Не правда ли, этот маленький роман с поэтическим оттенком не вяжется с теперешней лысиной и со спиртом, который забывает запирать бутафор? А сколько раз барон дрался на дуэли, сколько у него медалей и призов за стрельбу, бег, за прекрасных лошадей и породистых собак!

Да, было время... Ему завидовали сытые и видели в нем счастливчика женщины. Если хорошенькая женщина видит в вас счастливчика, которому всё удается, то не уверяйте, что вы несчастливы. Хорошенькая женщина знает, что говорит.

Барона погубила одна страсть. Любовь хороша до тех пор, пока она не страсть, сделавшись же страстью, она губит. Его сиятельство питал страсть к театру, страсть не рассуждающую, приводящую в бешенство и отчаяние.

Театральное дело барон любил больше жизни, изучал и знал его насквозь. Однако он не сумел сделаться актером. Таланта было много, желания — тоже, но не хватило самого главного: смелости.

Стр. 454—455.

Но tempora mutantur¹². Планы, проекты, неоконченные постройки, поощрение молодых талантов, пособия талантам, которые не должны знать борьбы за существование, подарки, венки, пожертвования, издания — всё это рано или поздно должно было истощить карманы барона. Сорока лет он уже был безнадежным должником, а сорока пяти — нахлебником и прихлебателем. «Sic transit gloria mundi!»¹³ сказалось и в его жизни. Из мецената он превратился в нищего. Времена изменяются, но не изменяются люди. Они всегда одинаковы. Богач-барон считал друзей сотнями, а нищий барон не знал ни одного друга — это пошло, но вечно, как материя... Одни из его друзей пережили свою славу, исчезли, другие померли от перепоя, третьи просто померли... Были и такие, которые не исчезли и не померли; эти жили и старели рядом с бароном, но почему-то не хотели знать его. Вероятно, память у них была слаба.

Богатство барона исчезло, но страсть осталась на своем месте. Она не уменьшилась ни на один градус. Его сиятельство по-прежнему мечтал о дебюте, по-прежнему робел и немел, когда ему предлагали сыграть что-нибудь. Как и прежде, в дни молодости, так и теперь, впадая в старческое детство, он не переставал любить театр. И как он любил! Он не хотел знать своей единственной дочери, которую прижил когда-то с одной актрисой, за то, что та не хотела знать театра. Это ли не любовь? А когда он надоел за кулисами и когда ему заметили, что бесовестно есть чужой хлеб, и когда пригласили его не надоедать, не вертеться со своей лысиной перед глазами, а убираться ко всем чертям, он нищенски заплакал и зальстил, как нищий. Он клянчил и унижался очень долго, пока не нашлись филантропы, которые сжалились над ним и отдали в его распоряжение суфлерскую будку. Он стал суфлером и перестал таким образом есть чужой хлеб. Теперь уж не выгонят его из театра. Он будет сидеть впереди первого ряда и не заплатит за свое место ни копейки!

Стр. 455.

⁸

¹³

²¹

²⁴

^31—32

³⁴

^40—41

^42—43

Стр. 455.

^3—4

^6—8

¹⁴

¹⁵

¹⁹

²⁰

²⁷

²⁹

³⁰

^35—36

³⁸

^41—42

Стр. 457.

¹

^22—23

³⁵

³⁶

^36—37

^37—38

⁴¹

^4—5

^7—8

^8—9

²³